«Только не с моим нееврейским счастьем», — подумала Ирина, глядя на прыгающих сыновей.
— Мам, я поднимусь к Полине за лампочкой, слышишь? — крикнула она, открывая дверь.
Сегодня шла по городу и рассматривала деревья и облака. И думала о том, что бы было, если б я никогда не видела этой Земли — с её людьми, кошками и мутными лужами, в которых плавают фантики и использованные презервативы. Это счастье — жить? Как, по-вашему?.. Я никогда не думала, что каждый год будет настолько отличаться от предыдущего. Очень отличается ВСЁ. Совершенно другой взгляд, другие чувства, другие страдания, другая радость — вообще на всё, в целом.
— Ты что, пешком до десятого шла? — хмуро переспросила Полина Байкалова. — Заходи, лампочки вон в том ящике с бумажными полотенцами. Подожди, кажется, телефон звонит!
Ирина огляделась и увидела за дверью большой картонный ящик, набитый бумажными салфетками.
— Международный салон изящных искусств в Париже? — переспросила Байкалова в трубку телефона. — Я обязательно приеду!
— А с какого боку вы там, Полина? — хмыкнула Ирина, роясь в ящике и слушая.
— Хамишь, Ира?.. Завидовать нехорошо, — устало ответила писательница, закончив телефонный разговор. Выглядела Байкалова неважно.
— Если бы, — Ирина, наконец, обнаружила на дне коробки лампочку и сунула её в карман. — Спасибо, а я пришла вас немножко пошокировать, дорогая Полина, а то мне совесть спать не даёт, знаете ли…
— Чего-чего ты хочешь сделать?.. Знаешь что, лучше не надо, — Байкалова выразительно посмотрела на дверь. — Тебе домой не пора, а то я в Париж опаздываю!
— Уделите мне всего минуту, — Ирина и не подумала уходить.
— Ну, ладно, быстренько выкладывай, что там у тебя, и выметайся, — проворчала Байкалова.
Ирина вытащила из кармана порванный конверт и положила его на стол. Байкалова некоторое время молча разглядывала его, глаза у неё непроизвольно расширялись.
— Откуда?! — наконец выдохнула она.
— Из вашей мусорной корзины… Ну, в тот, первый мой визит к вам, — Ирина кивнула на корзину для мусора под столом.
— А з-з-зачем ты рылась в моём мусоре?.. — подскочила писательница и огляделась, видимо, в поисках какого-то тяжёлого предмета, чтобы запустить им в Ирину.
— …мерзавка, — закончила Ирина.
— Вот именно, что, мерзавка… — шепотом закричала писательница. — А я тебя впустила в свой дом…
— …и не раз! — снова докончила Ирина.
— Ты змея, Ира? — уже спокойнее спросила Байкалова. — Уходи. Вон отсюда!
— Не уйду, простите меня… Я была не в себе, дорогая Полина, — Ирина закрыла лицо руками. — У меня произошло небольшое помутнение в мозгах от стресса! Простите меня, пожалуйста! Я, честное слово, раскаялась.
— Не прощу, — покачала головой Байкалова. — Такое не прощают! Рыться в моём мусоре?.. Какая подлость! Я потом этого конверта обыскалась.
— Простите, — повторила Ирина, не двигаясь с места. — Ну, хотите, я вам полы помою?
— Хорошо, — вдруг смягчилась Байкалова. — Мой. Год будешь мыть?..
— Буду. Вы меня прощаете? — спросила Ирина.
— Да, только…
— Что?.. Я заранее согласна на любые ваши условия, — кивнула Ирина, доставая из кладовки швабру.
— Повтори пятьдесят раз: «Я змея!» — мстительно сказала писательница.
— Вы змея, вызмеявызмея! — поставив у ног ведро, с упоением начала загибать пальцы Ирина. — Вызмеявызмеявызмея!..
— Достаточно, — Полина тяжело вздохнула, наблюдая, как Ирина наливает в ведро воду и начинает мыть пол. — Ира, ты меня разочаровала…
— Да простите же меня! — почти крикнула Ирина, выжимая тряпку. — Полина, простите меня!..
Две женщины сидели на кухне. Была полночь и за окном орали одинокие коты.
— Наклюкались? — вслух определила Ирина.
— Ага, назюзюкались, — Байкалова попыталась ножом разрезать ананас, но только поцарапала руку.
— Какой странный нож, — удивилась Ирина.
— Для апельсинов, — Байкалова с усилием вытащила нож из ананаса. — Повторяй: Он не стоит моего мизинца!.. Повторяй!
— Кто?! — Ирина потянула ананас к себе, но Байкалова не отдавала.
— Хазаров этот, — Полина поморщилась. — Нашла о ком страдать! Неужели ты не знаешь, что у них вместо души — калькулятор «ситизен»?
— У кого «ситизен»?.. — не поняла Ирина.
— У менэ… менеджеров… высшего звена, — со второго раза выговорила Байкалова. — Люби, но только без фанатизма, Ира… И не сотвори себе кумира!
— Я человек крайностей, — всхлипнула Ирина.
— И я, — фыркнула в ответ Байкалова. — Это мой крест!