Недовольный Перенег созвал военный совет, дабы упрекнуть Владислава и его воевод в бездействии, в том, что те перекладывают тяготы войны на плечи русичей. Однако до упрёков дело не дошло: Владислав объявил, что он прекращает войну с Вратиславом и уводит войско домой. Владислав сказал также, что помощь русов полякам больше не требуется, мол, он отпускает их обратно на Русь.
- Обещанную плату вы сможете получить в Кракове, - сказал Перенегу воевода Сецех.
Русские воеводы недоумевали. Было ясно, что поляки чего-то недоговаривают.
Олег не присутствовал на совете и узнал обо всем от Владимира, который пришёл к нему сразу после совета.
- Поляки за нашей спиной договорились с чехами о мире, - мрачно сказал Владимир. - Вратислав дал Владиславу отступное в тысячу гривен серебра. Нам же велено убираться обратно на Русь.
- Что решил Перенег? - поинтересовался Олег.
- Перенег заявил Владиславу, что негоже тайком от союзников сговариваться с врагами. Ещё он потребовал, чтобы и нам чехи заплатили тысячу гривен отступного, поскольку не будь в Моравии русских дружин, чешский князь вряд ли пошёл на замирение с поляками.
- И что же Владислав?
- Прикинулся простачком, - Владимир усмехнулся. - Мол, я выполняю волю старшего брата и сверх полученного серебра с чехов требовать не могу. Владислав предложил уладить все недоразумения в Кракове. Перенег с этим не согласился. Он так сказал: коль полякам угодно прекратить войну с чехами - это их дело. А русичи будут продолжать войну до тех пор, пока чешский князь не запросит мира и у них.
- Ай да воевода! - восхитился Олег. - Ну, теперь несдобровать чехам!
- Перенег правильно поступил, - заметил Владимир. - Надо заставить поляков и чехов считаться с нами.
На другой день польское войско ушло к реке Одре.
Перед уходом Владислав попытался припугнуть Перенега, сказав как бы между прочим, что в войне с русичами Вратислав может прибегнуть к помощи германского короля, войско которого гораздо сильнее чешского.
Перенег ничего не ответил, но про себя подумал: «А нам, милок, и надо на чешской беде проучить короля Генриха. Чай, немецкие латы не крепче богемских панцирей».
В Оломоуце русичи взяли богатую добычу. Перенег позволил своим ратникам разграбить не только дома знатных горожан и дворец местного князя, но и все городские церкви. Он говорил при этом, что уж если поляки, исповедующие латинскую веру, перед таким святотатством не останавливаются, то православным христианам это тем более не зазорно.
Из Оломоуца русское войско двинулось к чешскому городу Глацу, возле которого Вратислав готовил своё воинство к новому сражению.
В Оломоуце был оставлен отряд русских ратников, все раненые и часть обоза. Во главе гарнизона Перенег поставил Олега, который ещё не совсем оправился от ран и не мог сидеть на коне.
В разорённом городе было совсем мало жителей, основная масса их скрывалась в лесах за Моравой. Олег и его гридни разместились в княжеском дворце, который походил на небольшой замок с башнями и рвами. Раненые русичи находились на подворье женского монастыря, избежавшего погрома благодаря смелости настоятельницы Мелитрисы, преградившей путь в обитель самому Перенегу. Тот хоть и догадывался, что среди монахинь скрывается немало жён и дочерей местной знати, предпочёл закрыть на это глаза, восхищённый не столько поступком настоятельницы, сколько её дивной красотой.
Отвечая благородством на благородство, Мелитриса разрешила Олегу разместить в стенах монастыря раненых русских ратников. Она также выпросила у Олега позволения впустить в Оломоуц женщин с детьми, которые, по её словам, мыкаются по лесам и болотам.
Олег выразил сомнение, что жительницы Оломоуца отважатся вернуться в свои дома, зная, что их город по-прежнему во власти русичей.
- Если я поручусь, что беглянкам и их детям не будет грозить рабство и насилие, то люди станут возвращаться, - сказала на это настоятельница. - Дай мне слово христианина, князь, что ты обеспечишь неприкосновенность всем, кто захочет вернуться в Оломоуц.
Олег дал слово, поклявшись на кресте.
Видимо, у Мелитрисы были тайные связи с моравами, засевшими в лесах, так как уже на третий день к запертым воротам приблизилась целая толпа женщин, детей, стариков и пожилых мужчин. Предупреждённые Олегом стражи впустили возвратившихся беглецов в город.
Женщины расходились по своим домам, где царило запустение, и все было перевёрнуто вверх дном. Победители в поисках золота рыли даже золу в очагах, где-то изломали пол, где-то разбросали по двору целую гору навоза в поисках все тех же сокровищ. Мёртвые были уже погребены, о том, что город захвачен врагом, напоминала лишь русская стража на городских стенах, у ворот и у княжеского дворца.
Безлюдный Оломоуц постепенно оживал, наполнялся привычным шумом по утрам местный рынок. Возле небольшого пруда близ женского монастыря каждый день можно было видеть женщин с корзинами свежевыстиранного белья. Кое-где уже работали мастерские. Из лесов продолжали возвращаться беглецы, группами и в одиночку, с узлами на плечах и с маленькими детьми на руках.
Олег обязал сотников следить за тем, чтобы подчинённые им воины не врывались в дома, не грабили, не чинили насилий. Ростовцы и суздальцы уважали своего князя, поэтому никому и в голову не приходило преступить даже в малом его запрет.
Недоверчивый Регнвальд как-то высказал князю недовольство тем, что настоятельница Мелитриса в любое время суток беспрепятственно входит в Олеговы покои.
- Зря ты доверяешь этой паве, княже, - молвил варяг. - Кто знает, что у неё на уме. Не люблю я женщин сильных нравом, такие могут и нож в спину всадить, могут и яду отведать, лишь бы заставить недруга выпить из той же чаши.
- Не могу я поверить, чтобы женщина столь дивной внешности могла сподобиться на подлость иль смертоубийство, - возразил Олег. - Думается мне, друже, пустые твои опасения. Мелитриса в душе выше людских пороков и страстей, ибо прежде всего она служит Господу.
Регнвальд не стал продолжать этот разговор, видя, что Олег очарован красавицей-аббатисой[34] и не может представить её в образе недруга.
Со временем Олег стал замечать, что Мелитриса проявляет явную симпатию к Регнвальду, несмотря на его неприступный вид и извечную подозрительность. Как-то раз аббатиса в беседе с Олегом стала расспрашивать о жене и детях Регнвальда. Олег не стал скрывать, что варяг вдовствует вот уже третий год, рассказал про сына Регнвальда и двух его дочерей. Олегу было приятно, что Мелитриса «положила глаз» на самого лучшего из его дружинников. Он удивлялся, что она так хорошо говорит по-русски. Оказалось, что языку её обучили русские монахи православного монастыря близ города Брно. Мелитриса долгое время скрывалась в том монастыре от отца, который хотел выдать её замуж за сына венгерского короля.
- Я любила одного чешского рыцаря и сказала отцу, что пойду замуж только за него, - призналась Мелитриса, однажды приподняв завесу над своей прошлой жизнью. - Но надо знать суровый нрав князя Спитигнева, чтобы постичь всю тщетность сопротивления его воле. Моего рыцаря насильно постригли в монахи, а потом и вовсе сослали в Италию, где он умер от чумы. В отместку я тоже постриглась в монахини и ушла из отчего дома. Долго скиталась по лесам и горам, пока меня не приютили русские монахи.
Мелитриса помолчала, потом добавила:
- В Моравии и поныне есть православные церкви, а при наших князьях-родоначальниках Ростиславе и Славомире[35] вся Моравия исповедовала православие. Не где-нибудь, а именно здесь составили славянскую азбуку монахи Кирилл и Мефодий[36]. Отсюда новый алфавит, названный кириллицей, распространился среди славянских государств.
Олег взирал на красавицу-аббатису изумлёнными и одновременно восхищёнными глазами. Кто бы мог подумать, что эта женщина является дочерью грозного Спитигнева и племянницей Братислава!
[35]
[36]