Мы еще коснемся этой темы. А теперь еще раз подчеркнем: оппозиция была лишена опоры как на партийные массы, так и на трудящихся. Крестьяне если и были недовольны – в разной степени, вплоть до лютой ненависти, – советской властью, то оставались неорганизованными. Им приходилось вести тяжелейшую борьбу за выживание, и разбираться в политических проблемах было некогда, да и непривычно.
Когда в 1929 году было начато активное колхозное строительство и наступление на кулака, отпор был очень сильный, потому что зажиточных крестьян поддерживали их родственники. Считалось, что в стране было около миллиона кулацких семей (примерно 5 млн. человек), но вместе с сочувствующими это уже было не менее 15–20 млн. человек. Да и остальные крестьяне, за исключением немногих, главным образом из числа молодежи, были настроены по отношению к колхозам по меньшей мере настороженно, стараясь все лучшее оставлять в личном владении.
Все это происходило не столько от "темноты" малообразованной и привыкшей к традиционным ценностям крестьянской массы, но и по объективным причинам. Если крестьянин снабжал горожан реальными продуктами, жизненно необходимыми, то город, промышленность не были еще в состоянии обеспечить крестьян хотя бы ширпотребом, не говоря уж о комбайнах, тракторах, удобрениях.
В 1929 году в СССР было выпущено 3300 тракторов и ни одного комбайна. Закупать сельхозтехнику за рубежом было накладно, да и на какие средства? Если бы еще деньги были обеспечены товарами, золотом, крестьяне были бы заинтересованы в их накоплении. А так деньги были ничем не обеспечены, это лишь бумажки, из техники – почти одни обещания, промышленных товаров мизерное количество, а вот обещаний и лозунгов – сколько угодно!
Идеологические стимулы для крестьян, в отличие от рабочих, не имели серьезного значения. Тем более что начиная со времен Гражданской войны и военного коммунизма крестьяне привыкли бояться вооруженной власти, а не доверять ей. Прокормить себя можно было, а вот кормить других, да еще за пустые посулы, крестьянину не было резона.
Примерно такая, схематически, складывалась ситуация в сельском хозяйстве. И чтобы изменить ее коренным образом, требовались решительные и крутые меры. Надо было спасать от голода рабочих и Красную армию.
Подчеркивая массовое сопротивление коллективизации, Д. Боффа пишет: "Раз его заставляли вступить, крестьянин подчинялся, но в коллективное хозяйство он собирался принести возможно меньше. Тайный забой скота начался летом 1929 года. В последующие месяцы он приобрел немыслимый размах, достигая порой катастрофических размеров. Да, впрочем, у молодых колхозов не было еще коллективных коровников и конюшен. Крестьянин стал набивать утробу мясом. Он резал коров, телят, свиней, лошадей – всё. Несмотря на то, что январское постановление 1931 года угрожало высылкой и конфискацией имущества за хищнический убой скота, он продолжался в течение всей коллективизации и был одним из самых тяжелых ее последствий.
Сопротивление к тому же не было лишь пассивным. По селам вновь загулял "красный петух" – поджог, оружие всех крестьянских бунтов в России. В 1929 году по одной только РСФСР было зарегистрировано около 30 тысяч поджогов, то есть без малого по сотне в день. На Украине в том же году было отмечено в четыре раза больше "террористических актов", то есть эпизодов вооруженного насилия, чем в 1927 году. Порой троцкисты и бухаринцы провоцировали крестьянские восстания, чтобы на их волне свергнуть сталинское руководство.
Однако это наступление на крестьянство не было, как мы знаем, материально подготовлено, да и организационно тоже не продумано всерьез.