— На восток? — спросил Кришна.
— Или на запад? — спросила Медсестра.
— Разумеется, — сказал доктор Налив. — И имейте в виду, что при подобной гипотенузе, как правило, возникают проблемы и с асимптотами. Мы вовсе не хотим, чтобы он потерял свою ось, и в то же время мы обязаны следить за его тональностью. Прогоним‑ка его через тесты Баха–Евклида, посмотрим на результат.
Медсестра подошла к койке Кляйнцайта у окна.
— Доброе утро, — произнесла она.
— Доброе утро, — сказал Кляйнцайт. Они одновременно взглянули на койку Легковоспламеняющегося. Сейчас на ней спал какой‑то толстяк. Хроническое незаполнение объема. Монитора при нем не было.
Ну? — сказало ее лицо.
Кляйнцайт указал на глокеншпиль под койкой.
— Скрипичка, — сказал он. — Все на складе.
Медсестра раскрыла футляр, осторожно дотронулась пальцами до серебряных нот.
Соберись, сказал глокеншпиль.
Для чего? — спросила Медсестра.
Соберись, сказал глокеншпиль.
Медсестра захлопнула футляр, села в кресло, кинула взгляд на Кляйнцайта, улыбнулась, покивала, ничего не говоря.
Кляйнцайт улыбнулся в ответ, тоже, ничего не говоря, покивал.
Два пути
Да тут сплошные красотки работают, подумал Кляйнцайт, снимая пижаму и надевая халат, легко завязывающийся сзади. И такие цветущие. Каждая словно старается сдержать своей тугой кожей рвущуюся изнутри энергию. Какие румяные щеки! Комната в противоположность была мрачна, одни холодные неуютные поверхности да тяжелое оборудование.
— Ну так, — произнесла Юнона из рентгеновского кабинета. — Мы возьмем у вас анализ Баха–Евклида. Обычно мы делаем это двумя путями.
— В смысле… — начал было Кляйнцайт.
— В смысле через глотку и через зад, — отрезала миловидная прислужница проницательного аппарата. — Выпейте это. Вот так, до дна.
Кляйнцайт выпил, передернулся.
— Теперь лягте на бок сюда, на стол, и разведите руками ягодицы.
Кляйнцайт сжался, развел руками ягодицы, ему была вставлена клизма, и его переполнило до краев. Смена роли, подумалось Кляйнцайту. Прямо извращение. У него возникло нарастающее чувство, что он вот–вот лопнет.
— Оставайтесь на боку. Глубокий вдох. Не дышите, — приказала Юнона. Бум. Щелк.
— Я вам сейчас, кажется, весь стол обделаю, — сказал Кляйнцайт.
— Нет еще, — сказала Юнона. Бум. Щелк. — Туалет здесь, недалеко. Осталось недолго. — Бум. Щелк. — Отлично. Облегчитесь, потом возвращайтесь обратно.
Кляйнцайт извергся в туалете, возвратился тенью самого себя.
— Станьте здесь, — приказала Юнона. — Локти назад, глубокий вдох. — Бум. Щелк. — Теперь боком. — Бум. Щелк. — Все. Спасибо, мистер Кляйнцайт.
— С удовольствием, — сказал Кляйнцайт. И вот так это должно было закончиться? — подумал он. После такой близости!
Вконец изнуренный, он добрался до своей постели и погрузился в сон. Во сне к нему явился рыжебородый человек из Подземки.
А ничего тут у тебя местечко, произнес он в голове Кляйнцайта.
Я вас не знаю, сказал Кляйнцайт.
Ты кончай тут со мной придуриваться, приятель, сказал Рыжебородый. Он вытащил из своей сумки лист желтой бумаги, что‑то на нем написал, протянул Кляйнцайту. Кляйнцайт взял бумагу, увидел, что она чиста с обеих сторон.
Собрался? — спросил Рыжебородый.
На что собрался? — спросил Кляйнцайт и проснулся с бьющимся сердцем.
Не совсем то
Шесть утра, и Госпиталю надоело спать. Пить чай, приказал он. Пациенты вздыхали, бранились, стонали, открывали и закрывали глаза, откладывали свои кислородные маски, пили чай.
Толстяк на соседней койке сел, улыбнулся, приветственно кивнул поверх своей чашки. Вытащил из тумбочки четыре фруктовых булочки, разрезал их пополам, намазал маслом, четыре половинки намазал мармеладом, а еще четыре — смородиновым вареньем, выстроил их в каре и сосредоточенно их съел, вздыхая и покачивая головой.
— Интересный случай, — произнес он, кончив.
— Кто? — спросил Кляйнцайт.
— Я, — сказал толстяк. Он скромно улыбнулся, владелец собственной персоны. Позади него на койку села тень Легковоспламеняющегося, покачала головой, ничего не сказала. — Я никогда не наедаюсь, — сказал толстяк. — Хроническое незаполнение объема. Медицинская наука ничего не может поделать. Пособия мне едва хватает. Поэтому я подал на грант.
— Чей? — спросил Кляйнцайт.
— Совета по искусству, — ответил толстяк. — На метафорических основаниях. Условия человеческого существования.
— Условия существования толстяков, — сказал Кляйнцайт. Он не хотел этого говорить. Его спровоцировали фруктовые булочки.