— П-Папа… — я чувствовала, как кровь текла по моим ногам, а из глаз капали слезы. Этот день был просто кошмарным. — У меня начались месячные.
Он моргнул. Открыл рот, закрыл, потом вновь моргнул, отпустил мои волосы и сделал шаг назад. Нахмурился. Провел рукой по своим усам несколько раз, уставившись в никуда.
— Иди приведи себя в порядок, — пробормотал он, посмотрев в пол.
Я побежала в ванную, захлопнула дверь и включила душ. Держа руку под струей воды, я ждала, ждала и ждала. Черт возьми, почему именно сейчас? Мой отец не оплатил счет за газ, поэтому горячей воды не было. Сьюзан, странная подруга моего отца из мотеля месяц назад сказала мне, что в крайнем случае всегда можно «помыться как шлюха». Это значит намочить полотенце и вытереться им. К тому возрасту я уже понимала, почему Сьюзан были известны такие вещи. Ванна по-шлюшьи — это то, что мне сейчас нужно.
Спустя час ванная напоминала место преступления. Мама даже не оставила ни одной прокладки на случай, если у ее дочки, которую она бросила, начнутся месячные, пока она находится одна дома с Алко-монстром.
Я сидела на унитазе в тишине, обернутая в кровавое полотенце, считая в голове дни до того момента, как стану взрослой и смогу уехать из этого гребаного города. Две тысячи семь дней четырнадцать часов и двенадцать минут до моего восемнадцатилетия.
— Тук-тук, — донесся женский голос с той стороны двери.
— Кто это?
— Лейла Фишер. Твой отец попросил меня прийти.
Ясненько. Чертов трус.
Очень медленно открыв дверь, я осмотрела коридор. Она стояла на безопасном расстоянии, скрестив руки. Лейла была худой, красивой от природы женщиной с пухлыми губами и длинными прямыми волосами. Несмотря на то, что муж бросил ее, оставив в одиночку растить двоих сыновей, в ее глазах все еще светилась надежда. В этом я ей завидовала.
— Ты поможешь мне? — спросила я, нервно дернув за волосы.
— Да.
Я шире открыла дверь, чтобы впустить ее.
— У меня есть чистая одежда, чтобы переодеться. — Я подняла рваное нижнее белье. — Но ее не хватит надолго, если у меня не будет прокладки или еще чего-нибудь.
— Дома у меня ничего нет. Если бы я только знала…
— Понимаю, — ответила я. Почувствовав, как кровь течет опять, я быстро села обратно на унитаз.
— Нет, я имею в виду, что не знала, что твоя мать ничего не оставила. Я бы дала тебе прокладки, чтобы ты хранила их здесь, на всякий случай.
— Ну, она не оставила ничего.
— Ладно, что ж… — секунду она стояла, будто пыталась сообразить, что же делать, потом подошла ко мне, оторвала несколько листов туалетной бумаги, накрутила их вокруг своей ладони.
— Положи это в белье, одевайся и пойдем со мной. Я отвезу тебя в магазин. Твой отец дал мне пару долларов.
— Правда? — я была шокирована.
Она рассмеялась.
— Конечно. Он же не монстр.
— На самом деле, монстр, — прошептала я.
— Да, но он любит тебя, Эмерсон. Ведь он все еще здесь, верно?
— Он не любит меня. Взгляни на меня, — я скосила глаза и высунула язык. Она рассмеялась.
Настроение чуть-чуть поднялось.
— Ты — глупая девчонка. Неудивительно, что Джекс так любит тебя.
Несколько секунд стояла тишина.
— Любит меня? — спросила я с придыханием. Мы с Джексом были друзьями, но из-за того, как она произнесла те слова, мне вдруг почудилось, что, может быть, глубоко спрятанные чувства, те, которые я сама толком не осознавала, что-то да значили.
Все вдруг стало легким, как если бы мы вдруг катапультировались с планеты и начали дрейфовать в свободном пространстве и времени. Меня убивали судороги, по ноге текла кровь, но это не имело значения: я плыла на облаке, и все потому, что Джекс любил меня. Пусть я знала это и раньше, но когда кто-то произнес это вслух, я окончательно в это поверила.
— Он знает?
— О чем, дорогая?
— О моих… эм… ну… — я указала на свой живот.
— Он был дома, когда пришел твой отец. И Джекс распереживался, потому что твой папа был в панике.
Я была подавлена.
— Значит, он в курсе?
— Не волнуйся. Просто одевайся и встретимся снаружи.
Я сделала, как она просила, пройдя мимо отца, который сидел за столом на кухне, уставившись в окно.
— Скоро вернусь, пап.
Он не ответил, но в этом не было ничего необычного. Иногда у папы случались моменты человечности, как, например, в тот момент, когда он обратился к Лейле. Я представила, как он выглядел, запыхавшийся и просящий о помощи. Этого было недостаточно, чтобы я почувствовала себя любимой им, но хватало, чтобы я сама ощутила подобие любви к нему. Или это была жалость. Когда тебе двенадцать, очень сложно разобраться в собственных чувствах.