Он вспомнил, что ему приснилось. Во сне его разбудила мать. Она растормошила Женьку, крича ему в лицо: «Проснись, посмотри! Проснись, посмотри! Женя, Женя!» Она была насмерть перепугана и, кажется, плакала. Отец стоял за ее спиной, почти неразличимый во мраке. Он молчал, но явно тоже хотел, чтобы сын проснулся и увидел.
Что?
Холодея, Женька уставился в телевизор.
— А теперь немного криминальной хроники, — сказал ведущий, показывая лицом, что говорить об этом не хочется, но придется.
Дальнейшего Женька не слышал. Он как бы лишился всех органов чувств, кроме зрения. Сидел и смотрел.
Показывали их дачу. Он узнал ее, несмотря на призрачное голубоватое освещение и множество посторонних людей. Возле крыльца лежали два продолговатых предмета в черных блестящих мешках. Оживленная девушка указывала на них и что-то тараторила в микрофон. Отдельные слова достигали сознания и тонули там, почти не успевая приобрести смысл.
Опьянение… меры предосторожности… угарный газ…
Женька поднялся на негнущиеся ноги и, переступая по-журавлиному, подошел к зазвонившему телефону. Официальный скучный голос удостоверился, что говорит именно с Евгением Степановичем Артемовым, после чего сообщил о гибели его родителей и пригласил завтра утром на опознание в городской морг.
— К девяти подъезжайте, — сказал голос. — Там и побеседуем.
— Побеседуем, — тупо повторил Женька. — О чем?
— Вы не поняли, Евгений Степанович? Ваши родители…
Голос стал повторять уже сказанное. Зря он старался. Женька все прекрасно понял. Его родителей убили те, кому они отказались продавать дачу. Вероятность того, что они перебрали наливки и забыли открыть заслонку в камине, была равна нулю. Зачем бы они стали разводить огонь в такую теплую ночь? Да еще легли спать, закупорив окна и дверь. Чушь, чушь, чушь!
— Чушь, — произнес Женька резиновыми губами.
— Простите? — переспросил следователь.
Кажется, его фамилия была Деревянко. Откровенничать с ним Женька не собирался. Он не мог доверить месть за родителей так называемым стражам закона. Уголовное дело для них — лишь повод срубить бабла по-легкому. Стоит указать на подозреваемых, как полицаи примутся прессовать их, вымогая деньги. Получат свое и отстанут. А трупы останутся.
Трупы родителей. Папы и мамы.
Из горла парня вырвался короткий рыдающий звук. Он замолчал, прикусив губу. Следователь, не дождавшийся внятного ответа, вздохнул:
— Я где-то вас понимаю. И сочувствую, да. Но мы обязательно должны встретиться. В девять возле входа в морг, не забудете?
Возле входа в морг.
— Такое не забывается, — сказал Женька.
Отключил телефон и повалился на диван плакать.
Услуга за услугу
Он подъехал с опозданием на пять с половиной минут, заставив Ангелину хорошенько понервничать. Подъехал и встал бампер к бамперу с выключенными фарами, а потом внезапно врубил свет на полную мощность.
«Придурок, — подумала Ангелина, прикрывая глаза от слепящих лучей. — Неудивительно при его профессии. Они все там, наверное, психопаты».
Выбравшись из машины, она сердито хлопнула дверью. Фары погасли. Ночь и тишина укутали ее темным теплым коконом. Звезды и луна были такими далекими, такими нездешними, что выглядели не имеющими никакого отношения к происходящему внизу. Что, впрочем, соответствовало действительности.
Ангелина переплела внезапно озябшие руки под грудью. Если не считать ювелирных украшений, то на ней было лишь тонкое платье, еще более тонкие трусики и легкие летние сапоги с открытыми пальцами и дырчатыми голенищами. Стриглась Ангелина коротко по бокам и сзади, а косо срезанная черная челка доставала ей до подбородка, закрывая один глаз, когда было лень или не хотелось убирать волосы. Сейчас выдался именно такой случай.
Из подъехавшей машины вышел человек среднего роста, одетый во все темное. Походка его была плавная, как будто немного замедленная, смотрел он прямо на Ангелину, однако она была готова поклясться, что глаза его устроены таким необычным образом, что видят не только ее, но и окружающую обстановку.
— Привет, — сказал он, остановившись на расстоянии двух шагов.
Голос невыразительный, почти скучный, расслабленный, как и сам мужчина. Ангелина попыталась определить его возраст и не сумела. С одинаковым успехом ему можно было дать как тридцать пять, так и пятьдесят лет. В черных волосах ни намека на седину, но складки на лице глубокие, прочерченные раз и навсегда, очень прямо и решительно.
— Добрый вечер, — сказала Ангелина. — Вы Юрий.