– Вот так, – Энн, видно, овладела собой, горько усмехнулась. – Четверть этой поганой крови во мне. Мама…Удавила бы гадину своими руками, да вот – без меня засунули её в газовую камеру со всем их семейством… Всю жизнь мне быть в этих очках. Никогда человеком не стать, таким, как ты…
Люция в ужасе смотрела в глаза Энн. Там, в глубине этих бездонных провалов, схватились два смертельных врага. Собственная кровь разрывает её… Ненормальная… Что ей чужая боль?
«…наверняка без пропуска… сними её…»
Нельзя было повиноваться ей? Но как можно не выполнять приказ? И разве не тому же учили в школе и дома? Разве не об этом говорил вождь в своей речи по радио, в день объявления войны?
«Я требую от моей молодёжи не просто жестокости. Мир должен содрогнуться перед вами!»
«…удавила бы гадину…»
Нет, Энн права, всё правильно… Но всё же Люция невольно облегчённо вздохнула, когда Энн отвернулась. Она не успела снова надеть очки. Тихо стукнул револьверный выстрел в лесу. Пуля ударила Энн в грудь, отбросила её назад, переломив позвоночник. Не вскрикнула – сразу обмякла, уронив парализованные руки, кулём осела наземь. Уже не видящие, затуманенные мукой, страшно расширились, выкатились из орбит чужие чёрные глаза. Люция отпрыгнула, побелевшими пальцами сжимая карабин. Врага не видно. Но спазмом замерло сердечко – ощутило беспощадный взгляд сквозь прицел. Вот оно…
…мечтала об этом, героически погибнуть, отдать жизнь за Родину?
Как красиво круглым почерком выводила пропись в школьной тетрадке: «Dulce et decorum est pro patria mori!»
Но это совсем не то, нет!
– Ма…ма… – хрипела в агонии Энн.
Умирать здесь, сейчас?… так страшно и больно?
Полное смертного ужаса тело уже действовало бессознательно. Люция уронила карабин и подняла руки.
– Иди сюда, тварь! – голос на её языке, но с жутким, леденящим акцентом.
Покорно ступила на зов. Шатаясь на дрожащих ногах, вошла в лес. Кто-то схватил её поднятые руки, вывернул назад. Пуговицы отлетели с треском, китель Люции распахнулся, открывая маленькие груди в белом льняном лифчике. Прихрамывая, подошёл сзади смуглый черноволосый парень в истрёпанной грязной гимнастёрке. Вспомнила заученные наизусть знаки различия варваров. Офицер, младший лейтенант… Да, Энн рассказывала о таких. Хуже зверей, остервенелые дикари, тупые фанатики. Разбитые, окружённые, ещё не способны понять, что им конец, прячутся в лесах… Лейтенант коротко бросил через плечо:
– Мотоцикл в лес, замаскировать. Собрать оружие.
Остановился перед Люцией. Не спеша, вынул из-за голенища финский нож. Холодная сталь коснулась живота. Люция вздрогнула и всхлипнула.
– Не надо, – простонала она. – Я не хотела, мне приказали…я сдаюсь…я сделаю всё, что вы хотите…
– Да, ты расскажешь мне всё, что знаешь, о вашем гарнизоне. И быстро!
Он слегка нажал на нож, и лезвие рассекло кожу Люции, тёплая кровь потекла по животу. Люция начала говорить. Офицер слушал, бросая короткие наводящие вопросы. Голос Люции дрожал, но она отвечала быстро, без запинки, совсем как в классе у доски. Она сказала всё, что знала…
…так мало.
Умолкла в отчаянии. Найти лишь ещё одно слово, и он поймёт, пожалеет её?
Нет этого слова.
Холодные глаза варвара – такие же карие, как у мёртвых сестёр. Колени дрогнули. Будто снова ощутила под ногами хруст тонких костей.
– Простите…
– На детей была храбрая? – презрительно усмехнулся лейтенант. – Прощай, мразь.
Он вспорол живот Люции медленным горизонтальным движением. Со странным изумлением, ещё за миг до того как рванула, погасила все чувства боль, поняла: это её убили, хлынула её кровь, её внутренности вывалились и рассыпались по траве… Отпустили руки, толкнули в спину – Люция медленно повалилась на колени, легла на бок, скорчилась, цепляясь за липкую траву. Лейтенант отвернулся:
– Атакуем через час, с темнотой. Расчёту с трофейным пулемётом выдвинуться на высоту восточнее станции, подавить огневые точки противника. Я с полком наступаю с юга. Сорок семь нас штыков – дадим им жизни!
Бросил взгляд на розовые в закатном свете платки убитых девушек. Стиснул рукоять финки:
– Простите, сестрёнки. Опоздали. Но мы отомстили за вас. И мы ещё отомстим. Война только начинается. Придём в их страну. Под корень вырежем нелюдей.
Два галлена до заката
Анна Гончарова
Темные, почти черные звероящеры медленно брели по золотым дюнам бескрайней пустыни.
На их спинах, слегка покачивались в седле, сидели те, кого считали «светлейшими», по чьему подобию были сотворены люди…