Соколов открыл глаза и резко сел. Прямо перед кроватью на уровне глаз возникла большая белая точка. Быстро засновала, замельтешила и секунд за пять соткала в воздухе женскую фигуру со светлыми, почти белыми волосами.
— Кто вы? Где Меркулин? И Потоцкий? Вы медсестра? И откуда вы… — Соколов помотал головой: морфий ему вкололи, что ли…
Блондинка ласково улыбнулась. Она была в белом трико, которое сливалось со стерильно-белыми стенами, так что загорелое лицо и руки будто парили в воздухе.
— Инициирую процесс последовательной передачи информации.
— Что-что? — растерялся Соколов. Девушка чем-то напомнила ему Генриха — возможно, слишком ученым языком или едва уловимым акцентом.
— Включаю систему культурной адаптации, — произнесла девушка и вдруг оказалась в чем-то вроде золотой туники с большим вырезом на груди. — О великий воин! Я — дух этого небесного корабля, бороздящего звездные просторы. Твои доблестные товарищи Мерк-Уллин и По-тоц-Кий мне неизвестны. Однако мой хозяин принес тебя сюда с поля боя, и я врачевала твои раны три дня и три ночи.
— Чертов морфий, — пробормотал Соколов. Неужели все так плохо? — Где врач? Где все наши?
— Твои доблестные «наши» мне неизве… — начала блондинка, но закончить не успела. В одной из стен открылась круглая дверь, и через нее, нагнувшись, вошел высокий худой мужчина в черном трико.
Генрих!
Словно не замечая блондинку, он направился к Соколову — и прошел девицу насквозь. Блондинка обиженно надула губки, сжалась в точку и исчезла.
— Генрих… — прошептал Соколов. — Где я?
— Что она тебе наговорила? — хмуро спросил Потоцкий и присел на кровать.
— Какие-то небесные корабли… Да нет, это мне что-то вкололи.
— Тебе ничего не кололи.
— Где же я тогда? У нас нет таких госпиталей. Хотя, может, у нем…
Соколов замолчал и стиснул кулаки под одеялом. Плен? Почему тогда Генрих разгуливает где хочет?…
— Нет, ты не у немцев, — покачал головой Генрих. — Постарайся меня понять. Используй свой замечательный мозг.
— Ладно. — Соколов скрестил руки на груди. — Попробую.
— По правилам я должен провести тебе ликбез. С… скажем так, с моей помощницей ты уже знаком.
Генрих щелкнул пальцами, и перед ним снова выросла блондинка из белой точки.
Соколов помотал головой еще раз. Устойчивая галлюцинация? Обман зрения?
— Мой доблестный друг! — завела блондинка. — Этот небесный корабль прилетел из другого мира. На самом деле твой мир не плавает на трех китах и не стоит на трех слонах…
— Стоп! — резко скомандовал Генрих. — Отменить культурную адаптацию.
Блондинка без запинки продолжила:
— Уважаемый гость! Этот космический корабль прибыл на орбиту вашей планеты со звезды, входящей в видимое вами созвездие Кассиопеи. Наша миссия — наблюдать за театрами военных действий на примитивных планетах и собирать умирающих разумных особей, которые имеют значительный творческий потенциал. Тем самым мы продлеваем срок их жизни без ущерба для локальных цивилизаций.
— Достаточно. Коля… Ты что-нибудь понял?
— Это какая-то проверка? Или гипноз?
Генрих вздохнул. Потер крючковатый нос. Потом скомандовал:
— Иллюминатор.
Стена напротив начала бесшумно сдвигаться вправо, открывая черное звездное небо. Таких ярких звезд Соколов еще не видел. Не успел он перевести дух, как показался край чего-то огромного и круглого. Похожего на… глобус, обложенный белой ватой.
— Узнаешь? — спросил Генрих.
Соколов вскочил, сделал несколько шагов к иллюминатору, всмотрелся внимательнее. Да! Вот «пистолет» Африки. Завихрения облаков над Тихим океаном. Кусок Индокитая с Гималаями. Евразия.
— Юный мир. — Генрих подошел к нему, встал рядом. — Задорный, как Гармонист. Смекалистый, как ты. Мы всего этого лишены. Да, теперь мы живем в десять раз дольше. Развитая медицина, силовые щиты, оружие… Но за все на свете надо платить. Вместе с хрупкостью жизни мы потеряли способность принимать решения интуитивно. Мы забыли, что такое скачки творческой мысли, что такое озарение. Коля, нам нужны такие, как ты.
Соколов ничего не отвечал. Он нашел Союз. Где-то здесь Москва, здесь — Минск. И Западный фронт, и Северо-Западный, и другие… Война. Горят города и села, гибнут тысячи людей — а из космоса всего этого не видно. Совсем.
Соколов повернулся к Генриху и процедил сквозь зубы:
— Я знаю, кто вы.
Генрих вопросительно посмотрел на него.
— Вы стервятники. Вы жиреете на чужом горе. На нашей смерти!