Своё представление читал он, не напрягаясь, ровно, спокойно, как для себя.
— Ну, что скажете? Что будем парламенту рекомендовать? — обратился ко всем нам председатель комиссии, когда прокурор закончил читать. То, что высказал каждый, в сумме выглядело так: Александра Круглова мы все знаем по совместной работе в парламенте не первый год. Он открыто, последовательно стоит за российские Севастополь и Крым. Взглядов устоявшихся, проверенных жизнью не меняет, почему и доверяем ему. Искренний, честный, правдивый… Резок, крут бывает, но справедлив. Каждому парламенту не мешало бы такого иметь. А ещё он старейшина Верховного Совета Автономной Республики Крым.
— Нет, — подвёл итог председатель комиссии, — мы его вам, уважаемый прокурор, не сдадим.
Прощаясь, прокурор никак не выказал, что недоволен. Мне последнему руку пожал. Чуть дольше, чем на других, задержал на мне взгляд, вроде пытаясь что-то во мне разглядеть, что-то понять.
Вслед за нашей комиссией ему отказал и Верховный Совет.
Но тем не менее из всех прокурорских представлений именно его, именно это я воспринял как предупреждающий важный сигнал. Его обвинения, и особенно обвинения заместителя генерального прокурора Украины, грозили мне не только отсидкой — почти десять лет, но и полной конфискацией за всю жизнь нажитого мною добра и прежде всего квартиры, конечно. И я поспешил подарить её младшему внуку. Так она и стала его, а я, смешно сказать, стал бомжем. Живу я теперь во внуковском доме, юридически — на птичьих правах. Но зато благодаря прокурорам, и прежде всего Вернидубову, в книге Гиннесса рекордсменом едва ли не стал. И, возможно, могу ещё стать. В общей сложности за восемь лет своего депутатства (двойного: и в Севастопольском городском Совете, и в Верховном Совете Автономной Республики Крым) прокуроры пытались лишить меня депутатской неприкосновенности более двадцати раз.
— Мне сдаётся, что в мире другого такого парламентария днём с огнём не сыскать, — хорошо знающий Запад, многие порядки в нём, Эдуард Лимонов озадаченно перебирал копии представлений, что прокуроры составили на меня. — По-моему, есть резон собрать и все остальные — и в книгу Гиннесса их. А вдруг и действительно вы рекордсмен?
— Времени нет. Да и знать надо, как это делать, с чего начинать. Найдётся, может быть, кто… Награда, гонорар пополам.
Вернидубова вскоре забрали в Киев на повышение — сперва областным прокурором, затем заместителем генерального прокурора Украины. Через пять лет он вернулся в Севастополь управляющим государственной налоговой инспекции города…
Однажды в моём доме раздался телефонный звонок:
— Здравствуйте, Александр Георгиевич, сколько лет, сколько зим? — донёсся до меня чей-то, уже где-то слышанный голос.
«Чей?» — лихорадочно пытался сообразить я, кого-то даже назвал.
— Нет, не угадаете, — и тот, кто был на другом конце провода, преставился: Иван Васильевич Вернидубов.
— Что-о-о? — воскликнул в удивлении я. — Вот это сюрприз! — Ну и, конечно, сразу же мысль: но он-то ведь больше не прокурор, налогом тоже ему меня не достать, нет налогового греха на мне — не бизнесмен. Закончился срок и моего депутатства, хотя вполне можно меня ковырнуть как председателя народного вече, которым снова переизбрали. И я спокойно спросил:
— И чего же вы ждёте теперь от меня?
— А ничего, Александр Георгиевич, действительно ничего. Разве только услышать о ваших регулярных поездках в Москву, бескорыстном, верой и правдой служении интересам России, союзе нашем с ней. Что, здоровы, всё как надо у вас?
— Нормально, — ответил я и невольно добавил: — Вашими молитвами, наверное.
— Вот именно… Кто же ещё знает, понимает вас лучше, чем мы? Как вы смотрите на то, чтобы нам встретиться?
— Нам? Встретиться?
— Посидеть, поговорить…
Я растерялся, ответил: — Да нормально…
— Тогда хоть сейчас могу машину за вами прислать.
— Спасибо, Иван Васильевич. Без нужды. Я ухожу на встречу с Пархоменко, с коммунистами. Закончится — и я сразу к вам. Вы же где-то там, рядом.
— Отлично, — согласился Иван Васильевич. — Даже лучше ещё: по окончании рабочего дня, без всяких помех.
Идиотская перестройка, бездумное попрание устоявшихся ценностей, повальная зараза предательства развели всех нас по разные стороны баррикад, поразбросали по всему белу свету, многих поиспоганили так, как и представить себе было нельзя. Но, так или иначе, оставались ещё и продолжают нас невольно скреплять некие глубинные неодолимые скрепы — русскость тысячелетняя наша, почти вековая советскость и даже уже миновавший, к счастью, первоначальный распад и развал — даже они за дюжину лет ничего не смогли с нами поделать, растворить, разложить. Словом, всё, всё это — наше общее российское, русское прошлое, настоящее, будущее, вдруг как бы опомнившись и воспряв, теперь взялись снова всех нас свести воедино. Свести и нацелить, настроить, организовать на утверждение новой победоносной тысячелетней России.