Настенные часы размеренно, громко стали бить полночь. Я и подумать как следует ещё ничего не успел, как меня словно сдуло с постели, словно метлою смело. Через двадцать минут я уже пробегал мимо Графской. Ещё через двадцать последним катером добрался до Северной. Какой-то трактор с прицепом под виноград подбросил меня до Орловского моста. И всё, в это ночное время никаких машин больше не было.
Огни посёлка, где Вика теперь жила у мамы, сквозь предрассветную темень, туман все-таки пробивались кое-как до меня. И я пошёл прямо на них. Всё здесь многократно исхожено мною с ружьём, сколько зайцев, куропаток, фазанов настреляно… И с солнцем, величественно, красочно, ярко взошедшим над морем, я подошёл к знакомой двери. Тёща уже в бегах, жена ещё в постели…
— Прости, — склонившись над ней на коленях, утопая лицом в разметавшихся кудрях, шёпотом бужу её я. И покаяться как следует еще не успел, а уже неудержимо тянусь снова к ней.
— М-мм, — мычит, бодается, отбивается жена от меня.
— Интересно, — срывается с моих губ первый упрёк, — для кого это ты бережешь себя? — Учти, Викуля, пожалуйста… Долгу, клятве своей я не стану, да просто не смогу никогда изменить, даже ради тебя, — подвожу я итог. — И тебе в этом деле до конца надо тоже быть честной и смелой и не скрывать от меня, от мужа своего ничего. И не надо даже пытаться меня себе подчинить, не надо… Вот — болт! — решительно пересёк я в локте руку другой рукой. — Не выйдет из этого ничего. Только можем друг друга навсегда потерять. И не старайся мне мстить, и не пытайся — я на это моментально тем же отвечу! Так что давай-ка, Викуленька, относиться друг к другу и терпимо, и чутко, и бережно. И совсем, совсем не известно ещё, кто из нас незаменимей кому и нужней…Ох, не известно! Это знает один только Бог!
Верховный Совет Автономной Республики Крым первого созыва всё ближе подкатывал к последнему своему рубежу. Оставалось ему меньше полгода. И каждый из депутатов, стремившихся продолжить свои полномочия и в следующем составе парламента, старался предстать перед избирателями повыгодней и поярче.
К этому времени властям — от местных и до киевских и московских — удалось подменить борьбу русских за воссоединение Севастополя, Крыма с Россией вторичным требованием: наравне с украинским предоставить на Украине статус государственного также и русскому языку. Обычный отвлекающий хитроумный манёвр: пожалуйста, добивайтесь, в конце концов даже и получайте, вот вам — государственный русский. Но смотрите, не вздумайте требовать прихваченной нами у вас, пусть даже и самой что ни на есть исконно российской земли. Не вернём. А тем более Севастополь, Крым. И нигде, ни с газетных полос, ни с телеэкранов, ни в эфире, ни даже с трибун не только центральных, но и местных парламентов, а также уличных и площадных трибун мы не позволим этому москальскому, имперскому требованию открыто враждебно звучать. А Российской общине, Русскому блоку Севастополя по этому поводу даже напрямую спустили запретный приказ. И всюду, и прежде всего именно в Севастопольском горсовете, в крымском парламенте, так называемые русские патриоты как раз только в новую эту дуду и дудели: только о русском государственном языке наравне с украинским (честь-то какая!) и ни слова о воссоединении Севастополя, Крыма с Россией. Как будто не ясно: да только так, воссоединившись с Родиной нашей, с Россией, мы, русские Севастополя, Крыма, и получим всё напрочь, надёжно, по-настоящему. Всё, всё, всё, в том числе и родной русский язык!