— А не прикажут?
— Не будет и обороны.
— А совесть, а долг? А присяга? Вы же клялись! — вырвалось в сердцах у меня. — За неприкосновенность государственных границ, за целостность и нерушимость страны, за народную советскую власть насмерть стоять… С нею как быть, кто будет её выполнять — эту первую, единственную, самую главную нашу, нашу с вами, присягу?
Воцарилось молчание. Вот тут-то, наконец, я и собрался, выложил главное — то, ради чего и пришел: мол, иуда этот — верховный, гавно-командующий — он же в тайном сговоре с таким же прости господи на Украине. И действовать надо нам прежде всего против них. И немедленно, самым решительным образом. Неужто мы хуже, чем Карабах, Приднестровье, Абхазия? Да с нами опыт двух оборон. Вода, море кругом. И только тоненький небольшой перешеек. Ещё пока не растащенные по частям окончательно флот, авиация, морская пехота. Рядом — Россия. Даже если боров этот — Борис… Ну взбрыкнётся, набычится там… Пусть! Он — это ещё не Россия. Регионы — они-то нам подсобят. Да и весь полуостров поднимется. И Украина, особенно все её исконно российские южные, восточные и центральные области. Ей-ей, сам Бог нам велит. Только начать!..
Не помню наверняка, что из всего этого я успел сказать, что только собрался сказать, а что и вовсе домыслил потом. Но идею, суть успел — выразил точно.
Командующий снова упорно, испытующе вгляделся в меня, положил свои крепкие ладони на стол, опёрся на них, решительно встал.
Пришлось подняться и мне.
Нет, не был Касатонов готов, не дано ему было вызреть таким, чтобы взять в свои руки иной, не привычный, покорный ему, не просто корабельный, а куда более масштабный, мощный, да прямо-таки государственный судьбоносный для России штурвал. И, развернув его на все 180, уже тогда вслед за Абхазией, Приднестровьем придать Черноморскому флоту, Севастополю, Крыму, Югу всему, а за ним и всем флотам, округам, всей нарождавшейся новой патриотичной России совсем иной, достойный её курс, заслуженную ею судьбу. А так, хоть и с ненавистью, с болью в душе, но без решимости, без отваги, без отчаянной схватки, как топтал, так и топчет и будет вечно топтать всех нас — русских, россиян на исконно российских землях, в том числе и в Крыму, вонючий и ненавистный руховский, оуно-бандеровский оккупационный сапог.
Это очень дорогая цена за так называемый мир на крымской, как и любой другой исконно российской, захваченной злодеем земле. Для нормальных, исполненных достоинства и долга людей, для абсолютного большинства — цена просто неприемлемая. Вечный отрыв от Отчизны, от необходимых, соками питающих нас глубинных корней, насилие над родным языком, культурой, образом мыслей и чувств, ежеминутное ощущение железных оков, чужого обнажённого меча над тобой, увечность, смертность во много раз большие тех, что потребовались бы в схватке за нашу конечную, заветную цель. Вот чем мы униженно платим сегодня за наши раболепие, трусость, отказ постоять за себя. Не говоря уже обо всём остальном и, прежде всего, о стратегических интересах Отчизны.
Чётко осознав, что Касатонов — это не Смирнов, не Ардзинба, что у нас пока нет таких своих героев, мы всей массой крымских, севастопольских патриотов стали активизировать роль Москвы в разрешении стоящих перед нами задач.
Теперь всем известно постановление правительства СССР 1948 г. о том, что Севастополь из состава Крымской области выделяется в самостоятельную административную единицу и, следовательно, в 1954 г. вместе с Крымом не был передан Украине. Так вот, из архивной трухи на свет божий первыми это постановление вытащили мы — руководители Российского народного вече Севастополя (первоначальное название — Российское патриотическое собрание). Мы сразу же оценили всю его огромную взрывную силу и тотчас предали широкой огласке. Но чтобы заставить Москву повернуться лицом к отторгнутым от России Крыму, Севастополю, флоту, этого было, конечно же, мало. К делу подключились сотни, тысячи патриотов со всего полуострова. Вскоре мой портфель едва вмещал резолюции собраний и митингов, заявления депутатов всех уровней, постановления Севастопольского городского и Крымского Верховного Советов, обращения моряков-черноморцев, наконец, почти двести тысяч подписей избирателей за российский Севастополь и Крым. На собранные народом рубли я со своими ближайшими соратниками отправился в первопрестольную.
Депутаты Верховного Совета, Съезда народных депутатов Российской Федерации Бабурин, Астафьев, Константинов, Павлов, — все те, кто сами уже побывали в Симферополе и Севастополе, выступали на наших митингах, встречались с моряками на боевых кораблях, сразу же свели нас с Евгением Пудовкиным — председателем специальной комиссии при Российском Верховном Совете по Черноморскому флоту, Севастополю, Крыму, с самим председателем Верховного Совета Русланом Хасбулатовым. С этих пор по несколько раз ежегодно на месяц, на два я, другие севастопольцы, крымчане, вооружённые свежими материалами, приезжали для работы в комиссии. Случалось, что работали в Белом доме ночами, без выходных. О мзде, разумеется, и речи не шло. Вот кормёжку в депутатской столовой, оплату проезда по железной дороге комиссия нередко брала на себя.