Опускаясь на колени, я увидел маленькую девочку, держащую свою куклу тисками, как будто от этого зависела ее жизнь. Ее волосы цвета воронова крыла похожи на мои, а слегка бледно-оливковая кожа досталась ей в наследство от матери.
— Елена, — прошептал я.
Она повернулась ко мне лицом, и на меня тут же накатили волны эмоций и воспоминаний.
Она так похожа на меня, но ее глаза…они такие же, как у Тейи. Как я раньше этого не замечал?
Невинные. Красивые. Божественные.
Я увидел яркий образ Тейи в ее глазах, напоминающий мне о том дне, когда мы впервые встретились.
Она шмыгнула носом, вытирая его тыльной стороной ладони, прижимая к себе куклу.
— Эй… Почему бы тебе не выйти? — спросил я, наклоняясь ближе.
Она яростно потрясла головой.
— Я никому не нужна. Я всегда буду одна.… У меня никогда не будет новых мамы и папы.
Новые слезы потекли по ее щекам. С каждой падающей каплей я чувствовал, что разбивался изнутри все больше и больше.
— Не говори так. Ты самая лучшая девочка…
— Не л-лги, — заикалась она между рыданиями. — Я никому не нужна. Одна. Всегда одна… — ее голос затих, когда она опустила голову на руки. — У меня никого нет, — пробормотала она, прижимаясь к своей кукле, и ее тело сотрясалось от рыданий.
У нее есть ты, — мягкий, успокаивающий голос Тейи эхом отдавался у меня в ушах.
— У тебя есть я, — мой голос сломался, но я сделал все возможное, чтобы оставаться сильным.
Елена подняла взгляд с надеждой и обещанием, плавающими в ее глазах…совсем как ее мать.
Тот пятилетний мальчик, который прятался под кроватью, все еще там. Он все еще просит о помощи.
Я закрыл глаза, наслаждаясь воспоминаниями о ней, о том, как она показала мне значение надежды.
— Все, что нужно этому мальчику, — это рука помощи. Кто-то, кто наклонился бы к нему и вытащил из темноты, чтобы представить его свету.
Тяжело вздохнув, я протянул руку вперед, наблюдая, как она открылась мне.
— Тьма может быть стерта только светом, боль может быть стерта только любовью. До тех пор, пока мы не примем мучительное прошлое и не попытаемся двигаться дальше, боль внутри нас никогда не отпустит нас. Никогда не позволит нам обрести надежду.
— Я буду твоей семьей. Я буду с тобой всегда. Я буду твоими мамой и папой, Елена. Ты пойдешь со мной?
Шмыгая носом, она облизнула влажные губы, наклоняясь все ближе и ближе, зажигая проблеск надежды в моей груди.
— Надежда на что?
— Что в конце концов все всегда будет лучше.
Ее пальцы, теперь находящиеся в нескольких дюймах от моей руки, на мгновение замерли, прежде чем она подняла на меня взгляд. Ее глаза опухли и покраснели, призывая меня забрать всю ее печаль, всю ее боль.
— У меня будет семья.
Сомнение и страх все еще звучали в ее дрожащем голосе.
— У тебя будет все, мой маленький ангел. У тебя будет семья. У тебя будет все счастье в мире.
Я чувствовал солоноватый привкус слез на своих губах, когда изливал свое сердце такой невинной душе.
— Обещаешь? — спросила она.
Я кивнул.
— Клянусь сердцем.
Ее рука была в моей, когда она, наконец, выбралась из-под кровати и обняла меня, цепляясь за меня изо всех сил, она уронила свою куклу.
Она выбрала мою поддержку и утешение вместо какого-то безжизненного существа.
Положив голову мне на сгиб шеи, она всхлипнула.
Ощущение того, что частичка моей новой жизни обняла меня, заставила меня проливать слезы радости, когда мы оба рыдали в объятиях друг друга.
Грохот волн, синхронизирующийся с нашими рыданиями. Луч солнечного света, озаряющий нас… надеждой и счастьем.
Это новая глава в наших жизнях, частью которой я хотел бы видеть Тейю.
Но она всегда будет жива. В моей душе. В моем сердце.
Это наше новое начало, Тейя.
Ты, я и наш маленький ангел.
ЭПИЛОГ
Никогда не поздно жить долго и счастливо.
ГОД СПУСТЯ
Перевязывая цветы на надгробной плите, я прикоснулся к словам, начертанным на камне.
Тейя.
1995–2020
Любимая девушка и мать.
Навсегда любимая.
Елена подбежала ко мне на своих крошечных ножках, неся в руках несколько белых орхидей, хотя некоторые из них выпали из ее маленьких рук. Она одета в белое платье в цветочек, волосы заплетены в косу.
Абсолютное совершенство.
Я улыбнулся, протягивая ей руку.
— Что у нас здесь? — спросил я, целуя ее в висок.
— Я тоже купила цветы для мамочки.
Ее яркая улыбка растопила мое сердце, но, осознав, что некоторые из них были раздавлены ее хваткой, ее улыбка исчезла.
Она посмотрела на идеально завернутый букет, и ее губы слегка дрогнули.
— Мамочке это не понравится.
Одаривая ее мягкой улыбкой, я посадил ее между своих бедер и взял в руку цветы со сломанным стеблем.
— Ей понравится.
Елена покачала головой.
— Теперь букет сломан.
Приподнимая ее голову за подбородок, я поцеловал ее в нежную щеку.
— Поверь мне, это идеально для мамочки. Потому что, даже если он сломлен, она будет любить его всем сердцем.
Так же, как она любила меня.
Ее щеки порозовели, отчего она стала выглядеть еще красивее.
Я положил цветы рядом со своими и обнял нашу дочь.
— Знаешь, мамочка прислала своему маленькому ангелочку с небес кое-что особенное.
Ее лицо мгновенно озарилось, как фейерверк, когда она повернулась ко мне лицом, и в ее глазах отразилось возбуждение.
— Что?
Я достал из кармана костюма бархатную коробочку и протянул ей.
Ее пухлые ручки тут же схватились за него, когда она со щелчком открыла коробку. Вид того, как ее глаза светились радостью и изумлением, заставили мое сердце трепетать от чистого экстаза.
— Оно такое красивое, — засияла она, вынимая ожерелье и рассматривая его так, словно для нее это одно из Семи чудес света.
Взяв ожерелье, я помог ей надеть его на шею.
Откидываясь назад, я любовался ее невинной красотой и частичкой ее матери рядом с ней. Я заказал ожерелье, разработанное специально для нее, желая, чтобы оно было у нее на память о матери. На нем такое же сердечко с изогнутым крестом, за исключением того, что оно сделано из рубина.
Подбежав к надгробию сбоку, она запечатлела на нем поцелуй, с радостной улыбкой сжимая сердечко, подвешенное между указательным и большим пальцами.
— Спасибо, мамочка, — прошептала она, бросаясь обратно ко мне.
Приход сюда всегда возвращал печаль и вину, давящие на мое сердце. Наклоняясь вперед, я произнес ее имя, зная, что каждый раз, когда я это делал, мне казалось, что я касался ее лица. В прошлом году я перевез ее гроб в Италию, потому что хотел быть ближе к ним обоим. Каждый раз, когда я навещал ее могилу, я всегда брал с собой Елену, но ни разу ничего ей не сказал. Я пытался заговорить с ней, всего одно слово, но чувствовал, как мой разум немел при одной мысли о ее холодном мертвом теле.
Что бы я ни говорил и ни делал, ничто и никогда не вернуло бы ее. Но одно я точно знал: она бы не хотела, чтобы я жил в нищете всю оставшуюся жизнь, потому что я бы не хотел этого для нее, если бы был на ее месте.
Прошел год с тех пор, как она ушла от меня навсегда, но память о ней навсегда оставалась запятнанной в моей душе. Разговаривая со священником, я попросил не указывать ее фамилию по мужу. Этот ублюдок никогда больше не запятнал бы ее каким бы то ни было возможным способом. Она заслуживала того, чтобы жить в мире после смерти, в покое, которого у нее никогда не было, когда она дышала.
Но сегодня… Я хотел кое-что сказать.
Держать каждое слово глубоко запрятанным становилось невыносимо. Я начинал уставать, скрывая все.
Именно это привело к нашему разрушению. Из-за этого я потерял любовь всей своей жизни.
Но я не позволил бы этому случиться снова. Я извлек уроки из своих ошибок.
— Почему бы тебе не пойти и не нарвать еще цветов? — предложил я Елене, которая убегает на луг.
Отступив назад, я засунул руки в карманы и глубоко вздохнул.