— Да что ты так носишься со своей девствен¬ностью? — Милана посмотрела прямо в глаза под¬руге, — бережешь для милого друга? Так, судя по твоим замыслам, ты ищешь не мужа, а друга для души. Настоящему мужику будет все равно, девст¬венна ты или нет! А взбесишь этого быка, он тебя или прибьет, или чернозадым продаст!
— Это-то так, но не хочется, чтобы мое тело терзало это животное.
— Неправда, он не так уж и плох, — возра¬зила женщина, — причешется, помоется, так и во¬обще — князь! Вот купил бы тебя старый грек, ши¬рокозадый и толстобрюхий, вот тогда и вспомнила бы его.
— Так от него воняет!
— Ну, и намекни… Пусть помоется. А то ведь так потащит в кусты, не помывшись,… Мужики лентяи, не любят за собой ухаживать. Я вам скажу, что я, поскольку уже женщина, могу крутить мужи¬ками как захочу, не то, что вы, девицы. Подумаешь, велико умение — ноги раздвинуть. Главное — не забеременеть, в рабство не попасть. Я вот с Горяем два года встречаюсь, а все делаю, чтобы не родить. Тогда все — пятнадцать лет каторги, пока дите не вы¬растет.
— А как ты предохраняешься? — оживилась молодая Верейка.
— Я нужные травы знаю, Вереюшка, их много по степи. Видно, и тебе они, детка, понадо¬бятся скоро. Вон тот верзила как на тебя смотрит, съел бы, кажется, целиком. Да ему и нетрудно это бу¬дет сделать, я таких здоровых бугаев еще не видела! И угораздило же тебя его укусить, глупышка маленькая! Вон того, молодого, с белыми глазами, надо было ох¬мурять! Крутила бы им, как хотела!
— Правильно она все говорит, — вмешалась Оляна. Где-то по родне у этой девушки прошелся южанин, и ее славянское лицо украшали черные, как спелая смородина глаза и волнистые темно-каштано¬вые волосы.
— Здесь пока бежать некуда, девочки, — опять заговорила Милана, — в степи схватят половцы или другие гады, поглумятся еще больше. Эти все же не такие звери, как те греки с корабля. Видите, как суетятся? Не знают, как поделить нас. Бушуют как стадо быков, того и гляди, передерутся.
— На это мы посмотрим с удовольствием, — согласилась Оляна. — Да и сами в драке поучаство¬вали бы, если бы мечи не потопили бы…
— Ну, дай бог, чтобы все удалось! Давайте договоримся: убежим еще до Бирки, то есть до про¬дажи в рабство, а пока сольемся с этими овечками, — Милана презрительно кивнула в сторону остальных пленниц.
— Пусть каждая ведет себя по обстоятельст¬вам, — согласилась Данута, — но связь будем дер¬жать, и по возможности надо добыть оружие. Один корабль мы захватили, захватим и другие.
Капризная рабыня
— Ты бы отошел от меня подальше, — недо¬вольно сказала Исгерду Данута, когда тот принес ей поесть, и сама отодвинулась от него, насколько смогла.
— О, наконец-то я услышал твой голос, — деланно удивился викинг, — тебе цены нет — ты еще и разговариваешь. А почему это тебе не нравится, что господин стоит с тобой рядом?
— Если б этот господин еще и помылся, а то от него воняет тухлым ослом, — ответила пленница, скривив брезгливую гримасу.
— Что ты понимаешь, девчонка! Мы и вчера, и до этого почти месяц гребли. А спали то в драккаре, то под кустом…
— Мы тоже не в постелях нежились, а жили в степном лагере, — возразила девушка, — однако не допускали себя до скотского состояния!
— Ну, вы все же женщины…
— Мы — люди, значит, нам надо следить за собой! — гордо сказала амазонка.
Исгерд теперь уже удивился по-настоящему. Однако мужчина все же немного отодвинулся, когда опять заворачивался в свои шкуры. Он долго приню¬хивался к собственному телу и пришел к выводу, что наглая рабыня права.
А Данута почему-то быстро заснула. Нашла все-таки опытная Милана слова надежды и утешения для своей подруги. На душе стало легко и свободно. Красавица стала вспоминать уроки Полонеи о жен¬ском оружии — хитрости и красоте, и решила вос¬пользоваться им, раз другого у нее не было. Женским чутьем она ощутила свою власть над моло¬дым здоровенным норманном и решила, что сумеет его обмануть, значит, свобода не за горами. Она ни за что не будет рабыней! А Милана права, было очень глупо топиться в море. Никогда бы такого не сделала древ-няя царица амазонок Гемофилия — ее кумир. Это было с ее стороны непростительной слабостью, и Данута больше никогда так не поступит! Никто не сможет сделать другого человека рабом, если он не согласится на такую участь. Они сбегут и сами по¬строят себе дом. Спасибо мудрой Полонее, они все умеют делать, прокормятся. А потом и дорогу домой найдут. С таким настроением она и задремала.
Ее сон был долгим и благотворным. Громкое фырканье и звуки льющейся воды, наконец, разбуди-ли девушку. Открыв глаза, она увидела Исгерда, пле¬скавшегося в реке. Мужчина стоял по колено в воде и, тщательно намылившись, мыл голову, бороду, торс. Почувствовав на себе ее взгляд, викинг на секунду повернулся, но продолжил свое занятие.
— Исгерд, ты что, с ума сошел? — удивился проснувшийся от шума Торкель, — дома в бане помо¬ешься как следует.
— Да уже штаны к скамейке прилипают, да и к телу тоже, — ответил викинг и стал сдирать с себя штаны. Мелькнула голая волосатая задница, и Данута невольно отвернулась. Торкель посмотрел на амазонку и опять повернулся к брату.
— А, понимаю, — задумчиво протянул он, потом он посмотрел в сторону других рабынь, и стал с кряхтеньем вылезать из своего кокона.
— Пожалуй, я тоже помоюсь, — и во¬шел в холодную воду.
К этому времени Исгерд уже забрался в реку по пояс и отчаянно полоскал и тер свои короткие штаны из грубой льняной ткани. От воды лен стал ду¬бовым и почти не гнулся. Тогда Исгерд вытащил штаны на берег и стал с силой тереть их мелким пес¬ком. Некоторые части тела Исгерду пришлось при¬крыть куском материи — в лагере были женщины. Когда викинг вышел на берег, он достал из своего сундучка небольшое серебряное зеркальце, которое долго не находило применения — его пришлось на¬тирать замшей. Данута исподволь следила за каждым движением своего нового господина и была крайне удивлена столь быстрой победе. Исгерд расчесал свои длинные волосы, подстриг бороду и стал тща¬тельно заплетать свои золотые волосы возле лица в тонкие косички. Скоро у него стал весьма щегольской вид. Не дожидаясь, когда штаны высохнут, мужчина натянул их мокрыми, и с довольным видом расхажи¬вал по лагерю, дожидаясь завтрака.
К этому времени и остальные дружинники про¬снулись. Многие из них последовали примеру сво¬его командира, а тех, кто сомневался, со смехом тоже загнали в воду.
— От тебя воняет, как от осла, — кричали они, обливая водой не желающих мыться, и Исгерд понял, что кое-кто из дружинников спал не очень крепко.
Девушки, видя, как стараются их хозяева, тоже попросили разрешения искупаться — им разре¬шили и даже выдали несколько кусков купленного в Константинополе душистого мыла. Но купались они хоть и в сторонке, но под бдительным взором не¬скольких охранников. Те с удовольствием наблюдали, как резвятся в воде развеселившиеся почему-то плен¬ницы. А амазонкам тоже пришлось поплавать в реке, чтобы не оказаться самыми грязными. Исгерд как коршун, издалека наблюдал за своей пленницей, помня о том, что она пыталась покончить с собой. По¬сле веселого купания все отправились к кострам, где давно уже был готов завтрак. Сегодня никаких споров не было, все было решено еще вчера. Судьба девушек была определена. Верея досталась огромному ви¬кингу, который выкупил ее за триста солидов у Арни и еще двух женатых норманнов. Те решили лучше купить единовременные услуги других девушек у их хозяев, чем уговаривать злобную малышку. О хозяине Дануты было принято решение сразу же — это был Исгерд. Торкель тоже не захотел делить свою налож¬ницу с другими и предпочел заплатить за одну из ама¬зонок Милану другим дружинникам. Оляна досталась Олафу Молчуну, а Чаруша — двоюродному брату Гуннара Бьярни. Но амазонок не потащили в постель — дали время привыкнуть к новым хозяевам. С дру¬гими же девушками сильно не церемонились, всех после завтрака увели подальше от стоянки, кого куда. Данута и ее подруги остались в лагере и напряженно прислушивались. Не раздадутся ли крики истязаемых пленниц? Но пока что было тихо. Милана только по¬смеивалась. Среди викингов было лиши четверо же¬натых мужчин среднего возраста, остальные были все молодые и привлекательные парни. И у каждой де¬вушки оказалось по четыре пылких любовника. А вот что будет с ними после Бирки, было совершенно не¬ясно. Милана твердо решила сбежать как можно раньше.