— Здесь бывает ночь дневная и ночь ночная, — сказал Даниль. — Также как месяца примерно через два получится чередование дневного и ночного дней, когда светило так и пялится на тебя круглые сутки, можно сказать, неотрывно. Мы с женой этого не любим и не хотели бы снова дождаться.
— А вам двоим требуется сон? — спросил Моргэйн.
— Когда как, малыш, когда как. Но если вы с сестрой хотите отойти от впечатлений, то весь пол величиной аж в десять татами к вашим услугам. А мы трое пока еще малость пообщаемся. Правда, Бьёрнстерн? Бывший живой клинок и побывавший а переделках боевой цеп — отличная пара.
— Бывший? — туповато спросил я.
— Из-за моей пресветлой супруги, — пояснил Даниль. — Десятка мечей по ее наущению в тебе убила в тебе это напрочь. Но ты не унывай, коллега: тебе и без того ничего смертоубойного в голову не приходило отродясь.
Он слегка подтасовывал карты: не приходило — это одно, а насчет сделать — совсем другое. Какой я тогда королевский защитник, если ни разу не пришлось пить кровь какой-нибудь сволочи!
— Если лунный день идет в придачу к солнечному, так, наверное, и ночная радуга имеется? — сказал я, пока мы огибали стену домика.
— Безусловно. Ты же видел ее, — ответил Даниль. — Через все небо полыхала.
Нет, в этих местах все были помешаны на дольче фарниенте, сиесте и прочих видах бездеятельности: на задворках домика висел гамак. Причем не провисшая до земли сетка, а широкий толстый матрас на цепях.
— Садитесь сюда, Бьярни, — предложила Тергата. — От земли из-за этих ледяных осколков холодом тянет.
И сама устроилась по левую мою сторону. По правую у меня был Даниль.
— Ну что, мой медведик, расскажете нам одну из тех мифических историй, которыми вы напичканы, или они уже кончились? — спросил Даниль.
— Они были такие красивые — прямо флорентийская мозаика. К тому же Бьярни так щедро их сеял направо и налево, — ответила Тергата вместо меня, — что неблагодарным было бы требовать от него чего-то еще. Может быть, теперь я вам кое-что поведаю, мужчины, тем более окрестный колорит способствует. К тому же в последнее время мальчику платили за россказни такими же россказнями.
И начала — снова обыденным тоном и вроде как о такой обыденности…
Молодая женщина сгрузила свою котомку у покосившихся ворот и стала пытать ржавый висячий замок ключом, что висел на потертом шейном гайтане. Все ее движения, все вещи, которые окружали ее, были нарочито неловкие, старомодные, дряхлые, будто она хотела заклясть ими само время. Не элегантный рюкзачок, подаренный на позапрошлый день рождения, — но та самострочная поделка, что бросил наземь покойный муж, отправляясь в город налегке. Не брючный костюм успешной бизнес-леди, а шерстяная, вся в складках, юбка, жакет в талию и платок, скрученный в тугой жгут и повязанный поверх кос. То памятное, что осталось от матери, да и самой матерью сохранялось лишь по чистой ностальгии.
А уж ключ! Копию этого чудища отказывались делать еще десять лет назад: длиной в ладонь, с многоступенчатой, как космический корабль, бороздкой, он так и оставался в единственном экземпляре. Это притом что на замок никто не покушался даже в эпоху тотального воровства. Старый, из грубого чугуна — чем снять, проще поверх калитки сигануть.
Так она и поступила, благо ловкость осталась девичья.
Открыла изнутри засов, соединивший два куска гнилой ограды, прошла по замусоренной мхом и грибами-дождевиками тропке, что вилась под зарослями бурьяна и одичавшей малины, по пути потрогала одинокий, весь в парше, яблоневый ствол — и оказалась лицом к лицу с домом. Ах, наш общий семейный угол — дряхлое прибежище летних времен! Совсем прежний, если не вглядываться. Даже удивительно после стольких лет и после унылой шеренги брошенных элитных особняков, которую она видела по дороге со станции. Конечно, перила завалились, но крыльцо даже не подгнило — на цементные блоки ставили. Как хорошо было тут сидеть с книжкой или миской земляники на коленях! Или с ними обеими. Окна не побиты, и сквозь мутное стекло видны щиты, которыми окна были заложены изнутри. Дикий виноград, когда-то еле живой, разросся узловатыми плетьми — последние годы всё растительное так и прёт, как из квашни с хорошо расстоявшимся тестом. Тропинка ведь по голому месту шла. И эти люпины шеренгой перед фасадом, все сплошь фиолетовые, как назло. Вырождаются без ухода, как ей говорили.
Вдова решительно поднялась на ступеньки, вынула маленький блестящий ключ с фигурной бородкой и отперла дверь на веранду. Прошло точно по маслу, подумала она. А ведь двойные створки что ни год опускались, приходилось без конца подпиливать снизу.