По этому снегу на восьмой свой год Всеслав убежал. Перелез через каменную стену и сгинул.
Зоя чуть с последнего ума не сошла. Едва кулаки не разбила о натуральные панцири слуг: ищите скорее! Мало ли какая опасная живность в лесу прячется.
А те:
— По такому снегу не отыскать. И какой след тропить — не знаем.
Зоя — в крик:
— Как то есть не знаете!
— Не будет горя волку среди волков, туру среди турьего стада, соколу в поднебесье, — ответили ей. Взяли под руки и увели в дом — отпаивать духмяным ведовским чаем.
А через три дня и сам мальчик явился. Глаза дикие, волосы колтуном встали, пахнет какой-то дремучей берлогой — но счастлив донельзя.
Когда потом еще отлучался — на день, на неделю, на месяцы — уж не боялась. Забиралась в библиотеку, прижималась к теплой изразцовой печи — книги смотреть. Или шла на поварню — от гейзера серный запах, противный, но, говорят, слабым легким полезен. Заказывала себе разные лакомства. За стену ни ногой, но когда расцветало всё кругом, даже спала внутри нее под звёздами. С амулетом на шее никакие гады ползучие и перелетные не страшны. А если и явятся, то пусть их. Моя любовь их приманит, моя ненависть — убьёт.
Лишь только один-единственный раз испугалась она ночлега под открытым небом.
Когда с окутанного тучами неба, шелестя, хлопнулось рядом нечто огромное, нежно тёплое и всё в мятущихся искрах.
А мгновение позже отрок Всеслав, сидя над ее вмиг уставшим телом, рассеянно гладил мать по руке, смотрел в темноту фосфорными своими, иззелена-золотыми глазами и вполголоса пел:
Эти стихи Зоя отыскала в книге древних сказаний, изукрашенной по полям сложными узорами из сплетенных лоз и змеиных тел. Но что ее сын знает еще какой-либо язык, кроме того, на котором она с ним разговаривала, а тем более — умеет на нём читать, ей не приходило в голову.
Юноша Всеслав рос по-звериному гибок, не по-человечески красив. Пропадал то в лесной чаще, то на мужском подворье, то на женском. Зоя с удивлением обнаружила, что у «железяк» есть не только разум, но и чувства, первое из которых — уединиться на своем поле. Потом уж пообщаться — строго со своими. А она, смертная женщина с мягкой плотью, — существует лишь для того, чтобы принимать служение.
Но Всеслав необходим латникам для чего-то иного.
Да-да, она стала воспринимать любого из своих слуг как оживший доспех, внутри которых, в темной пустоте, спрятано нечто ей неведомое и опасное. Не так ее мальчик: они любят его, учат бою и наслаждению, колдовству и ведовству всяких родов и видов, и это для них и для него точно воздух.
К чему готовят, для чего учат? Она долго не раздумывала. Сердцем знала и не противилась.
Наконец, пришёл день.
С утра ясное весеннее небо заложило хмурыми облаками, за которыми погромыхивал гром. Зарницы полыхали в полнеба, от одного края до другого. Сизые молнии рвали стороннее облако в клочья, но тут же сшивали вместе с другими такими же — стегали, простёгивали небесную ткань, чтобы крепче была.
Но разорвалась она в одночасье по всей своей ширине.
И прянул внутрь стен Огненный Змей во всей многоцветной его красе.
Стал на хвост посередь саженой, ухоженной рощи и дохнул пламенем:
— Где отчее гнездо моё? Верните. Где сын от крови моей? Отдайте.
Вышел молодой Всеслав навстречу ему, а за ним — его рыцари. И мать его стала на крыльце — за триединое, трех цветов яйцо рукой держится.
— Не возвращается ни один в места, откуда изошёл, — говорит Всеслав. — Забрал ты мою мать из-под ее родного крова, чтобы ей вовек под него не вернуться. Здесь теперь её гнездо, и нет тебе в нем ни тепла, ни пристанища.
— Хочешь драться, сынок? — грохочет огнём Великий Дракон.
— Не тебе я сын, — отвечает юноша. — Не наложила на меня Зоя-жизнь, матушка моя, твоего священного знака. Кого уж пожалела, себя или меня, — то мне неведомо. И войну не я, ты начал, сюда явившись. Хочешь — продолжим.
Тогда взлетел Огняник обратно в небо и оборотился ширококрылым орлом с пламенем в клюве. Только Всеслав опередил его: стал малым Соколом — Золотое Перо, ушёл в самую высь и прибил отца к земле, так что понапрасну ушло пламя в ее глубины.