- Пы-потому что я сы-сделаю ее щ-щисливой. Пы-первым. Н-не знаю как, но сы-сделаю. Я знаю, я м-могу, п-потому что я н-ничем не хуже ее кы-ачков.
- Молодец, - резюмировал Воропаев. – Разреши пожать тебе руку.
- Я ему сейчас кое-что другое пожму! Например, шею!!! – взревела дама крокодильева сердца, врываясь в ординаторскую. – Крокодил, ты не Крокодил... ты... ты-ы-ы!.. А ты вообще молчи, - рявкнула она на открывшего рот свояка. – Р-р-родственник! Со своей женой сначала разберись! Умные такие, решили они! А меня кто-нибудь спросил?!
- Меня тоже не спрашивали, - утешила я.
- Товарищи школьники, давайте вы где-нибудь в другом месте отношения выясните, - предложил Артемий. – А нам работать пора. Алексей Андреевич, приходите завтра часиков в девять. Обсудим детали.
- Сы-с-спасибо вам. Ды-ды-до...
Закончить фразу ему не дали. Шипя, как масло на раскаленной сковородке, Анька сцапала за руку своего персонального Аллигатора и поволокла прочь. Я едва успела отдать ему мороженое. В ординаторскую стали прибывать люди.
- Твое мороженое... Ну и зачем было звать ее сюда?
- Аньку, что ли? Тогда б он до ишачьей пасхи за ней ходил и не факт, что признался бы, - пояснил муж, шурша кульком. – А тут вроде как хочешь, не хочешь – слово держать надо. Он неплохой парень, только затюканный. Рос с бабушкой, друзей, считай, нет. Типичный аутсайдер. Странно, что не озлобился: лупцевали его все, кому не лень.
- Жестко ты с ним... Дай откусить!
Воропаев проследил, чтобы «откусить» было именно «откусить», а не «отгрызть по самый локоть», и поморщился:
- Да разве же это жестко, Вер? Это почти ласково. Вздумай я его жалеть, было бы куда хуже. Таких людей жалеть нельзя. Честно говоря, лучше вообще никого не жалеть. Тупиковое чувство.
- Здрасьте-приехали! – поразилась я. – Доктор, а вы точно клятву Гиппократа давали?
- Угу, «доктор, а вы точно доктор?» Ты путаешь жалость и сострадание. Сострадание – разделить с кем-то его боль и помочь, чем можешь. Жалость – сказать: «Ах, какой ты бедный! Как ты страдаешь!» и успокоиться. Скажешь кому-нибудь, что он бедный – он размякнет, сядет на пенек и будет плакать, беднея еще больше. Жалость продуцирует саможаление, а саможаление убивает в нас личность. Се ля ви.
- Ах, какой ты у меня умный! Как ты страдаешь! – не могла не посетовать я, целуя его в подбородок. – Теперь живо садись на пенек и умней еще больше.
О времени и месте напомнил Толян.
- А, вот вы где, - буднично заметил он. – Вас там Полянская к себе требует.
- Нас?
- Нет, вас, - кивнул Малышев Артемию. – Говорит, срочно.
- Ужо бежу, - буркнул Воропаев, вручая мне оставшуюся порцию. – Доешь за меня и иди, работай. Или товарищу отдай.
- Слушаюсь. Толик, будешь?
- А то! – Толяну не нужно было предлагать дважды.
Работала я почти два часа и с удивлением поняла, что работа кончилась. Такого со мной не случалось уже год. Решив не тратить времени зря и успокоить паранойю, засела в комнате с инвентарем и набрала Печорину.
Вампир был рад меня услышать, я тоже соскучилась, поэтому к делу перешли не сразу.
- И чего тебе на месте не сидится, «Зайка» ты моя бензопила? – проворчал Бенедиктович. – Вы с Воропаевым и так на первом месте в списке послушных деток. Кому могло понадобиться его ломать, а?
- Именно об этом я хотела поговорить. Ты же сам не веришь в совпадения...
- Допустим, - терпеливо сказал он. – У тебя есть подозреваемые?
- Я читала про ментальную магию. На сознание легче всего воздействовать через сны – те самые кошмары, они расшатывают естественную защиту психики. Но у Тёмы кроме естественной защиты есть еще и магическая, а чтобы взломать ее, абы какие кошмары не годятся. Нужно знать, от чего плясать: специфические страхи, неприятные воспоминания конкретно взятого человека...
- Извини, перебью. Я понял, к чему ты клонишь, Вер. Ты хочешь понять, кто мог знать Тёмыча так близко плюс немного кумекать в ментальной магии, - протянул стоматолог. – Ты права, в этом что-то есть. Надо подумать... Блинты-клинты, так сразу и не вспомнишь!
- Вспомни хоть что-нибудь, - настаивала я. – Я очень за него переживаю, но он и слушать ничего не хочет.
- Что ж, давай поваляем дурака, пока время есть. Сразу скажу: завистников у него тьма, но это в основном люди-человеки. Настолько близких людей... немного, Воропаев не пускает в душу кого попало. Марину, Маргаритку не рассматриваем?
- Сомневаюсь, что их могли использовать. Тут замкнутый круг.
- Ну да, точно, - зевнул Печорин. – Жорик сгинул – за это я тебе ручаюсь. Лика Ландышева, его первая alters? Они дружили с детства, Лика может что-нибудь знать...
- Прости, первая кто?
- Ну, alters ego, идеальная половинка. Она была первая, ты вторая. Хотя не знаю, может, и между вами кто-нибудь был... Стоп, ты разве не в курсе?
Я помотала головой. Потом опомнилась и сказала: «Нет».
- Он тебе не говорил? – хмыкнул Печорин.
- Нет. И в лекциях я такого не припомню...
- Да какие лекции, рыбка? Для них alters ego – всё равно мама – это «мама», извиняюсь за корявость. Любой маг с пеленок знает, что такое alters и с чем его жуют. Кроме Воропаева, конечно, - добавил он. – Тёмыч у нас во многих отношениях уникум.
- Почему «конечно»?
- Вер, не тормози – надень кроссовки! Маги от кого рождаются? От таких же магов и ведьм, то бишь, один родитель обязательно в теме. Не знаю, что уж там у Тёмыча в генах замкнуло, но до Петровой он тыкал наугад. Некому было объяснить. Скажи спасибо, что на него наши не наткнулись. Бесхозных волшебят обычно травят без суда и следствия. Очень редко, когда подыскивают другую семью.
- Почему?
- Зов крови, почемучка. Их дети с рождения привязаны к родителям гораздо крепче, чем человеческие. Первые три года ребятенок никого, кроме близких родственников, к себе на пять метров не подпускает, а стать родным кому-то изначально неродному... У них вообще с этим сложно. Тоже новость?
- Век живи век учись, - пробормотала я себе под нос, ставя мысленную «галочку». Даже две «галочки». – Ты мне лучше про alters ego расскажи.
Но стоматолог меня внаглую обломал:
- Нет, дорогая, в чужой ресторан со своим фастфудом не ходят. За разъяснениями милости прошу к мужу под крылышко, иначе мне за это Воропаев спасибо не скажет... Ну, так что, учитываем Лику? Взломать ее память – много ума не надо.
- Не будем сбрасывать со счетов, - нехотя согласилась я. Сосредоточиться было куда труднее. Что ж там за «второе я» такое? И какая связь между мной и боевой подругой детства мадам Мейер? Вот уж точно, больше знаешь – крепче пьешь.
- Елену мы отметаем сразу. Она, скорее, взломает королеву Англии, чем потревожит душевный покой Тёмыча. Галка? Вполне. Учитывая, что мы до сих пор не знаем, где она и что с ней, - рассуждал Печорин. – Честно, Вер, не знаю. Из последних – только Ева Омельченко, но она, как я слышал, недавно скончалась... Та-ак, чувствую, щас будет песенка: «Ева? Кто такая Ева?»
- Угадал. И кто такая Ева?
- Немного нимфа, немного журналистка. У них были общие интересы... До тебя, успокойся, - фыркнул вампир, проявляя жутковатую способность читать мысли. – Он всё-таки не святой. Надеюсь, тебе хватит ума не выяснять отношения. Интересы были общими два года и, кто знает, что Ева могла увидеть или услышать. У меня всё.
- Негусто, - призналась я.
- Ага, но это смотря с чем сравнивать. На твоем месте я бы не забивал себе голову и наслаждался жизнью... И, пока не забыл, не вздумай проболтаться о том, что я тебе тут наплел. Покусаю! – пригрозил он.
- Ладно, спасибо за информацию, - я встала с перевернутого ведра и потянулась. – Ой, чуть не забыла! Ерунда, наверное, но... прозвище «Хомяк» тебе о чем-нибудь говорит?
- Хомяк? – переспросил Печорин. – Да вроде ни о чем. Хомяк... хомяк... хо-хо-хо... Нет, Вер, прости, хомяка я что-то не припомню.
- Хорошо, спасибо...
- Погоди, не отключайся! Вертится что-то в башке... Хомяк, хомяк... Хом... Холм... – бубнил стоматолог. – Ты не дари мне алых роз, в моем саду цветет склероз. Точно! Молодец, что напомнила. Был в нашей бурной молодости один... гхм... козленок по имени Яшка Холмский.