Руки мужа, обнимавшие меня, заметно напряглись.
- Ты нарочно всё опошляешь, а? – спросил он вслух. - Может, дослушаешь сначала, а потом будешь бочку катить?
Оказалось, я опять поняла всё слишком буквально. Воропаева не меньше моего корёжит от «так суждено! Доверимся судьбе!» Так называемая судьба вообще ничего не решает – она как продавец в магазине, ее дело предложить. Выбираем мы сами. На свете нет никакой «единственной и неповторимой» «истинной пары», иначе маги, оборотни, вампиры и другие, которым так любят ее приписывать, давно свихнулись бы и точно вымерли. Вот живешь ты, не тужишь, допустим, в Канаде, изобретаешь эликсир жизни на основе кленового сиропа, а она ставит клизмы лемурам в каком-нибудь питомнике на Мадагаскаре. Судьба старательно ваяла вас друг для друга, хотя вы знать друг друга не знаете, а она, которая с клизмами, возьми и умри. Ну, лемур покусал, с редкой формой бешенства. Что тогда делать тебе, бедному магу-оборотню? Веревку на шею и айда?
Даже если исчезнут все тридцать условных девиц, он останется жив и здоров, правда, с чувством незавершенности в личной жизни и не таким уникально-талантливым потомством. Сошелся ведь каким-то образом Артемий с Галиной, родился у них Пашка...
- Тогда почему?
- Что «почему»? – не понял Воропаев.
- Почему я, а не Лика? Ведь она была первой...
- Во всех смыслах, - подтвердил он с невеселым смешком, – только нам с ней было не пути. Alters ведь почти никогда не любят в ответ, Вер. Ценят, уважают, привыкают, испытывают чувство благодарности – продолжать можно бесконечно. Лика считала себя моим другом, да и была им. После того единственного раза она не воспылала ко мне внезапной страстью, но я успокоился. Моя полубезумная тяга к ней притупилась. Не скажу, что легко и задорно, но я смог отпустить ее. Вылечился. Наверное, вся соль в годах бок-о-бок, - задумчиво добавил он. – Трудно рисовать бантики-сердечки с человеком, который при тебе трескал песок и дул в колготки.
Я честно пыталась понять один момент. Получалось плохо.
- Почему со мной иначе?
- Ты не ела со мной песок, - предположил Артемий.
- Я серьезно!
- Если серьезно, то не знаю. Твое появление здорово по мне шарахнуло. К тому времени я подустал от радостей жизни, остепенился, у нас с Галкой уже был ребенок. Казалось бы, всё должно пройти легче! Оно вроде и прошло легче, но это с какой стороны рассматривать. Гормональную бурю я перетерпел, куда хуже обстояли дела с бурей моральной. Я действительно влюбился, безо всякой магии. Поговорить об этом с кем-то, даже с Печориным, я не мог – слишком стыдно, слишком... лично. Это не просто эмоции, Вер, это как душу наизнанку выворачивает. Совсем не так, как с Ликой. Я узнавал тебя ближе. Вкусы, привычки. Наблюдал, как ведешь себя в той или иной ситуации, как относишься к людям. Ловил случайные улыбки. Испытывал тебя, играл на нервах, дергал за косички. Я, как дурак, мечтал, чтобы в один прекрасный день ты меня полюбила. Шарился по твоим снам; руки чесались напоить тебя чем-нибудь... запретным. Не афродизиаками, - опередил он мой вопрос. – Терпеть их не могу. Есть зелья, способные продуцировать суррогатные чувства, но на очень короткое время. Хотелось услышать именно от тебя. Фантомы, даже самые качественные, не то... А потом случилось чудо: тебя потянуло ко мне безо всякой магии. Сначала бессознательно, ты стала чаще приходить ко мне. Искала встреч, уверенная, что ищешь их по делу. Я не верил, думал, что это всё Крамолова... да кто угодно! Трудно ли околдовать, внушить? Тот же Печорин, из солидарности. Он догадливый, сволочь...
Я обняла его крепче. Теперь точно понимала.
- Не верил, что тебя можно любить? – попыталась сказать это в шутку.
- Не верил, что могу быть нужен просто так. Не из-за карьерной лестницы, чувства мести или чего-то там еще. Тебе не за что было меня любить! А любви на почве ненависти не бывает, Вер. Это даже не синдром, это рассадник синдромов.
- Зато у тебя, можно подумать, была куча причин любить меня, - проворчала я, ероша ему волосы. – Разве для того, чтобы любить, нужны причины? Может, я неправильная alters ego. Может, я вообще не она. Но я люблю тебя.
«Освобождаю от обещания, - добавила мысленно. – Можешь лезть ко мне в голову, когда захочешь, если тебе так спокойнее. Только, пожалуйста, незаметно и деликатно. Не надо сообщать мне об этом с видом Мессинга».
Сомнений в том, что разрешения ему не требовалось, не возникало. Свое слово Воропаев держит. Всегда.
***
Злой и не выспавшийся Уютов залпом допил кофе и вновь уставился в волшебное зеркало. От камер по техническим причинам они были вынуждены отказаться. Стараниями Ирины зеркало, пускай глухо, но транслировало звук. На широкой кровати рядом с ним устроилась неприлично бодрая (просто она выспалась днем) Галина. Сунув в уши наушники, она вышивала на бледно-голубой канве маленького белого зайчика.
- Меня сейчас стошнит, - промычал бизнесмен, изображая рвотные позывы.
- А?
- Бэ! – он дернул наушники за провод, за что получил пяльцами по макушке. – Помогай, говорю! Медицина, твою мать, здесь бессильна, а слушать эти воркования каждый день мне осточертело!
- Что я слышу, - хохотнула Галина. – Да ты, Уютов, никак, завидуешь. Над тобой-то никто не воркует. Дай сюда мои наушники. Бабка сказала, сам справляйся.
Ведьма пребывала в отличном настроении. Вот уже второй день она виделась с сыном, аккуратно подчищая память бывшей свекрови. Пашка, святая наивность, поклялся ничего папе не говорить, а маньяку в вопросах безопасности Воропаеву не до того, чтобы проверять: уже неделю Семен, будто какой-нибудь паразитический червь, высасывает из него силы через сны. Основную свою задачу, правда, пока не выполнил, но старается.
В глубине души ведьме давно перехотелось мстить. Стоило только взглянуть на взвинченного, подозрительного параноика – бывшего мужа. Ему еще долго будут мерещиться враги за каждой кадкой. Сам себе отомстил.
«За что я его так ненавижу?» – порой задумывалась Галина, но тут же отбрасывала эту мысль. Не всё ли равно? Совсем скоро она сможет забрать Пашку и переехать куда-нибудь в Америку.
Отношения Воропаева с девчонкой уже не вызывали прежнего бешенства. Ведьма отмечала только, что её муж так не целовал, того-то не говорил, тем-то не делился. Она, оказывается, и половины о нем не знала. Такой непривычно мягкий, как моллюск без раковины, Воропаев вызывал в ней странную смесь брезгливой беспомощности, жалости и, как не странно, зависти к Вере. Перед Галиной он никогда не был таким... прозрачным до донышка. Не доверял настолько. Наркоман! Не оценила она, видите ли, тонкой душевной организации! Был бы нормальным мужиком, а не черт-те чем!..
- Как успехи, Семен Станиславович? – Ирина появилась в комнате, как обычно, не вовремя и, как всегда, бесшумно. – Чем порадуете сегодня?
Семен Станиславович уже настолько задолбался, что забыл испугаться и только рукой махнул. Колдунья в непривычно чужом теле подошла поближе к зеркалу. На миг по ее невзрачному, со следами оспин лицу промелькнуло выражение печали и забытой нежности. Галина жадно впитала это мимолетное выражение – единственное настоящее, что жило в старухе. А еще говорят, что с лица не воду пить.
- Я сдаюсь, вашество, - уныло протянул Семен. – Эта скотина дрессировке не поддается. У него там будто предохранитель стоит.
Ирина кивнула, как мудрый учитель – трудолюбивому троечнику. Ясное дело, на большее не способен, но за старания поставлю авансом.