На УЗИ шла медленно и спокойно. Не верила. До последнего не верила, и не потому, что с Крамоловой станется устроить пакость. Наоборот, она была на удивление искренна, а ее привычка распиливать ауры нам давно известна, хоть и неэтично это с точки зрения магии. Светлые вглубь не лезут; уверенные в себе и своем знании людей Тёмные – тоже. Им хватает поверхности, где, в общем-то, всё и лежит.
Татьяна Фёдоровна не ругалась, но и не сказала ничего конкретного. Тщательно осмотрела, ощупала и направила «послушаться». Пока всевидящее око УЗИ готовилось заглянуть внутрь меня, я уже морально настроилась на ошибку. Взвесить все «за» и «против» успела, еще когда медитировала под дверью. Так не бывает! Сбой, воспаление или что-нибудь похлеще – вполне вероятно, но не ребенок.
Сонолог Антонина Антоновна Комарова долго водила датчиком по моему плоскому, без каких-либо намеков на выпуклости животу и недоверчиво щурилась. Потом, видимо, сомневаясь в моей честности, набрала Галантину. Покивала в пустоту, задала несколько вопросов о сроках и результатах анализов. Крякнула. Повернулась ко мне. Ох уж это нарочито нейтральное выражение лица! Пока изронит свое златое слово, устанешь гадать: выдыхать тебе или можно сразу бежать за белыми тапочками.
- У вас квартира на сколько комнат?
- На полторы, - пискнула я.
- Ага, - невпопад сказала Антонина и развернула ко мне монитор. – Поздравляю, у вас расширение!
Нет, доктор, это у вас «расширение», а у меня – срочный визит к окулисту. И к психиатру, ибо галлюцинации и в глазах двоится!
- Картина в целом радужная, - продолжила Комарова. – Плодов два, живые. Ориентировочно двенадцать недель, плацентация по задней стенке...
Та часть меня, что шесть лет корпела над учебниками и год пахала «в поле», внимательно слушала, запоминала и анализировала, попутно сетуя, что негде взять литературу по магическому акушерству. Другая часть, засунув шок поглубже, считала недели. Получался бред, то бишь май. Мало того, что эти двое, как бывалые партизаны, просидели в засаде все двенадцать недель – так они еще с мая партизанили! Если я в шоке, то муж сначала упадет, а потом посадит под замок на все оставшиеся недели.
- Один из них точно мужчина, второй пока стесняется, - пошутила узистка, протягивая мне бумажные салфетки. – Вытирайся, одевайся и можешь быть свободна. Вот тебе протокол, - она хищно щелкнула степлером, скрепляя бумаги. Вершил композицию черно-белый потрет наших «партизан». – Жду в декабре на второе плановое.
В состоянии легкого нестояния вернулась к Федоровне. Галантина первым делом сцапала «протокол», я же устроилась на кушетке и принялась разглядывать плакат, посвященный кормлению грудью
- Хорошие таблетки, – мимоходом отметила зав. гинекологией. – Я вот думаю: раз эффект строго противоположный, может, мы их неправильно используем?
Я вымученно улыбнулась. Рассказала бы ей, что случается в мире от очень сильного желания определенного контингента, да боюсь, не поверит.
- Точно не пропускала? – спросила Татьяна Федоровна уже без улыбки. – А то многие понадеются на авось или вдруг от большого ума решат, что все интимные проблемы от таблеток...
- Я себе не враг.
- Значит, это Артемий Петрович так мечтает о потомстве, - она вернула мне драгоценный «протокол» и потянулась за листками для направлений. - Завтра утром вампиров покормишь. Отчеты, когда будут готовы, сразу неси. Гляну на тебя еще разок и отстану... Рада-то хоть?
Хороший вопрос. Второй раз за день его слышу и не могу ответить однозначно. Не обоснованный наукой, но жизненный опыт подсказывал, что бурно радоваться в таких делах – это громче звать на свою голову неприятности, поэтому да, радуюсь, но тихо и незаметно.
***
Остаток дня я гнала мысли о белых медведях, но заветную распечатку, которую не выпускала из рук, успела выучить до последней циферки. Улучив минутку, позвонила Романычеву, извинилась. Не до искусства мне сейчас, увы. Может, на днях?
- Мамаша, шуруй домой, - проявив нехарактерный гуманизм, приказала Крамолова. Надо будет ей что-нибудь подарить. – Приблудным спиногрызам ты десять раз сдалась, о своём собственном лучше подумай. Официально отпускаю, бестолочь! Иди уже.
Я согласилась, пошла собираться и... столкнулась с Настей, чтобы через минуту бежать решать ее проблему, на бегу застегивая халат. А проблемы, как здравомыслящие люди в темное время суток, поодиночке не ходят. Вот я и не заметила, как увязла.
Ближе к вечеру активизировался Воропаев, обещал после одиннадцати быть и велел не дожидаться. Для себя решила, что обязательно дождусь, иначе порвет меня новость на британский флаг. Попутно вспомнила, что в комплекте с уловом идет верный и наверняка голодный друг Печорин, а еды дома впритык... Удивительно, но от медведей мне удалось отвлечься.
Пополнить запасы и донести их до квартиры помогли тимуровцы. В благодарность я накормила их жареной картошкой и взялась за приготовление ужина. Сердобольный Ваня вызвался было выгулять Арчибальда, но обычно дружелюбный пес взглянул на него совсем не дружелюбно, и проветривать животину пошли втроем.
Во дворе было по-осеннему зябко и сыро. Срывавшийся весь день недоснег так и не стал полноценным снегом, только грязи намесил. Спустив Арчи с поводка – благо, двор хорошо освещался – я сунула в карманы озябшие руки. Перчатки-то по рассеянности оставила дома, а заклинание щитов в невербале отъедает слишком много сил.
- Я за сигаретами, - предупредил Алексей и юркнул в арку.
Лабрадор всё никак не мог найти себе места под солнцем, поэтому мы с Ваней остались в одиночестве. Парень топтался на месте, мучил воротник, то надвигая его чуть ли не на нос, то возвращая обратно и вытаскивая ворот свитера. Хмурился. Пальцы, затянутые в серую кожу перчаток, теребили пуговицы пальто. В отличие от товарищей по цеху, Нарышкин предпочитал деловой стиль и выглядел гораздо старше того же Касымова, который в своих джинсах, ветровке цвета молодой зелени и видавших виды кедах оставался вечным студентом.
- Вера Сергеевна, – позвал Ваня, - а можно спросить?
- Спрашивай.
- А... правда, что у нас главного врача смещают? – скороговоркой выпалил он.
- Что, слухи поползли?
- Ага.
- Ну, раз поползли, значит, правда, - улыбнулась я, ища взглядом Арчибальда.
- А... почему, не знаете?
- Только по секрету. Марья Васильевна решила баллотироваться в президенты.
Ваня хмыкнул. Окажись на его месте Зражевский, ляпнул бы что-то вроде: «А я вот слышал, что за взятки». В содержании слухов, как и в любви Крамоловой к самопиару, сомневаться не приходилось.
Интерн поддел носком ботинка мелкий камушек. На меня он не глядел.
- А личный вопрос можно?
- Смотря насколько личный. Ну, спрашивай, - вздохнула я.
- Давно вы замужем?
- С конца июня, - я свистнула, подзывая загулявшего питомца. – Арчибальд Батькович, ужин ждет! Тебя – чтобы есть, меня – чтобы готовить.
Неугомонное лабрадорище, делая всем, в том числе и самому себе, величайшее одолжение, позволило защелкнуть карабин поводка. Сколько не бьемся с ним, никаких команд, кроме «дай лапу» и «иди кушать», усвоить не может. Или не хочет.
- А вы?..
- Предупреждая следующий вопрос: да, люблю.
Ванька покраснел. Странно, что он вообще решился на разговор, пускай и такой куцый.
- Извините, - виновато буркнул он.
- Всё в порядке, не извиняйся. Я в курсе, что для общественного мнения больная тема: по любви мы вместе или по расчету. Не в курсе только, что тема болеет до сих пор.
- Вера Сергеевна, извините меня, пожалуйста, - упрямо мотнув головой, повторил Нарышкин. – Я...
- Я понимаю, Вань. Возможно, даже лучше, чем ты думаешь, но пойми и ты меня... ладно?
- Я понял. Извините.
Озябшая рука в кармане непроизвольно дернулась, однако я сжала пальцы в кулак. Никаких ободряющих жестов, никакой бабской жалости! Только хуже будет. Мне знакомо это чувство – чувство бездомной дворняги, которую мимоходом потрепали по загривку. В первую секунду появляется надежда, что ты нужен, что тебя заберут в теплый уютный дом с холодильником и диваном, но во вторую приходит горькое понимание. И от этого понимания в разы больнее. Лучше бы человек прошел мимо!