— Эта чертова ямочка, возможно, только что спасла тебя, — я засмеялась, сверкнув на него глазами.
— Думаю, Харли заслуживает повышения, — сказал он. — Он явно талантлив в жонглировании заданиями. Он не только помогал тебе, но и организовал целую бригаду мужчин для работы на винограднике, хотя в то время я не мог им заплатить.
— Знаю, — я улыбнулась. — Шарлотта рассказала мне.
Он посмотрел на меня и поднял бровь.
— Значит, я был единственным, кто оставался в неведении? Очевидно, все знали обо всем происходящем, кроме меня.
Я положила свою руку на его.
— Больше никогда, — сказала я. — С этого момента во все мои планы будешь вовлечен ты.
— Ты больше не должна строить планы, — напомнил он мне.
Я прикусила губу.
— Ах, да...
Он откинул голову назад и рассмеялся.
Когда мы въехали в ворота виноградника Хоторна, Грейсон взял меня за руку и сжал ее.
Мы подъехали к дому, и Шарлотта вышла наружу, восторженно прижимая руки к груди. Мы оба вышли из машины, и она спустилась по лестнице, взяв меня за руки и обняв так крепко, что я засмеялась, с трудом переводя дыхание.
— Как Уолтер? — спросила я.
— Он замечательно! Возвращается домой завтра, — а потом она снова обняла меня. Чувства благодарности и удовлетворения пронеслись сквозь меня. Я была дома.
Наконец-то, — шептало мое сердце. Наконец-то.
Харли, Верджил, Хосе и несколько незнакомых мне мужчин шли к дому, очевидно, только что закончив работу на сегодня. Они смеялись и шутили, поздоровавшись, когда подошли ближе. Шуги бежала позади них, радостно лая, и на мгновение время замедлилось, пока я с улыбкой смотрела на них: моя семья. Группа неудачников и недотеп, которые вместе вернули к жизни разваливающийся виноградник и нанесли поражение двум очень влиятельным и коррумпированным людям.
— Эй, Харли, — позвал Грейсон. — Позвони своей женщине. Она должна присоединиться к нам. У меня есть около тысячи тостов за нее.
Харли усмехнулся.
— Будет сделано, дружище.
В тот вечер мы решили не смотреть новости. Мир подождет. После того, как мы все насладились семейным ужином, полным бурного смеха и разговоров, и множества аплодисментов, мы с Грейсоном удалились в нашу спальню. Он занялся со мной любовью сначала яростно и быстро, а затем снова, медленно и сладко, и я почувствовала облегчение от того, что он снова заполнил меня. Когда после этого я лежала в его объятиях, я разрывалась от счастья и любви.
— Кира, — пробормотал он, повернувшись ко мне, — хочу, чтобы ты знала, что я дал новую клятву — клятву, которой я намерен следовать до конца своей жизни.
— Какую? — прошептала я, чувствуя важность слов, которые он собирался сказать.
— Мы женаты, и будут времена, когда мы будем не согласны друг с другом или даже будем сомневаться друг в друге. Будут времена, когда любовь к тебе будет вызывать во мне все страхи. Но моя клятва такова: что бы ни случилось, я никогда не выйду из комнаты, пока мы не разберемся с этим, — его взгляд встретился с моим, выражение его лица было нежным и уязвимым. — И под этим я подразумеваю, что я тоже не буду замыкаться в себе. Буду присутствовать, пока мы не решим проблему между нами, сколько бы времени это ни заняло. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь беспокоилась, что я снова оттолкну тебя. Я клянусь тебе в этом всем сердцем.
Я почувствовала глубокую вспышку нежности, когда кивнула ему.
— Я тоже клянусь в этом.
Он мягко улыбнулся.
— И иногда мы будем встречаться на полпути, но в другое время я буду приходить к тебе. И я буду изо всех сил стараться отбросить свою гордость, чтобы вовремя понять, когда это нужно сделать.
— Я тоже, — прошептала я, слезы заливали мои глаза. Он наклонился вперед и поцеловал мои веки, отчего слезы потекли по моим щекам. Он сцеловал мои слезы, а затем притянул меня ближе к себе, зарывшись лицом в мои волосы.
И эти клятвы, произнесенные наедине шепотом при тусклом свете луны, проникающем в окно нашей спальни, казались священными и настоящими, потому что эти клятвы были основаны на правде и любви.
Эпилог
Восемь лет спустя
Грейсон
— Что именно ты делаешь, маленькая фея? — спросил я, глядя вниз на семилетнюю девочку, ползущую по траве. Ее голова поднялась, каскады русых волос упали на спину, карие глаза смотрели на меня не моргающим взглядом.
— Я притворяюсь гусеницей, — ответила она.
— Ах, — сказал я, сдерживая улыбку. — Вчера ты была маргариткой, а сегодня ты гусеница.
Она поднялась на колени, положив руки на свои маленькие бедра.