Дворец умирал, не желая служить вместилищем зла и гибели, и уходил — по-прежнему гордый и прекрасный, словно смертельно раненый воин, до самого конца отравляющий собственной стоимостью торжество своего убийцы.
Ярость Блистающего по поводу появления киммерийца, Ллеу и обоих антархов была неописуема. Ну, что ж. Важны не сами обстоятельства, а отношение к таковым.
Игра продолжается. Блистающий не ехал даже препятствовать тому, чтобы спутники без помех проникли в Белый дворец.
Пусть напоследок увидят красоту этого здания… в котором всем им предстоит окончить свои дни. Он — не Гринсвельд и не Паук. Тех можно было убить… либо навсегда закрыть путь к возвращению в мир живых. Блистающему не суждено было погибнуть от руки смертного, так что опасаться было нечего. И все же… страх возник. Невыносимый, отвратительный, унизительный страх.
Эти четверо шли, гордо подняв головы, и в глазах их пылал огонь веры и любви, словно каждый из них был сейчас Аватарой.
Огромный, с гривой развевающихся черных волос варвар, под ногами которого, казалось, гудел и накалялся при каждом шаге белый мрамор полов; невысокий гибкий Ллеу с упрямо сжатыми губами и решительным, исподлобья, взглядом чуть прищуренных малахитовых глаз; Ванкрид, мальчик-воин со стиснутыми кулаками — и девочка Таона, такая тоненькая и хрупкая, но тоже готовая сейчас на все…
Вот они вступили в центральную часть дворца. Чем дальше они шли, тем яснее становилось, что это не просто люди. Белый дворец приветствовал их. Глубокие, от пола до потолка трещины на его стенах затягивались и исчезали сами собой за спинами этой четверки, и снег, груды которого были наметены ветрами, свободно врывавшимися сквозь разбитые окна и гулявшими, как полновластные хозяева, по залам, таял, словно растопленный жаром их сердец.
Огромный сияющий зал открылся перед ни ми, словно дверь в небо. Вместо потолка над ним был голубой купол, создававший непередаваемой ощущение высоты; никакого вычурного убранства, ничего лишнего, не было даже обычных живописных орнаментов по стенам. Три цвета — белый, золотой и обжигающе яркий синий придавали этому грандиозному помещению торжественное величие.
— Боги, — воскликнул Ллеу, — один только раз увидеть подобное чудо — после этого не страшно и умереть.
— Значит, тебе повезло, — оглушающий голос взорвал тишину Белого дворца. — Ты умрешь после того, как увидел. А страшно тебе будет или нет, сейчас сможешь узнать доподлинно.
Ноги юноши словно вросли в белый мрамор пола.
— Конан, — произнес он, — Аватара велел нам явиться сюда для битвы.
— Значит, будем биться, — киммериец выхватил из ножен меч.
Стены Белого дворца содрогнулись, когда перед спутниками возникло не менее десятка существ, рядом с которыми нетопыри Гандерланда и человеко-птицы показались бы невинными младенцами. Эти были просто апофеозом мерзости и отталкивающего уродства, с челюстями и глазами гигантских насекомых, длинными тонкими конечностями и телами, жутким образом напоминающими человеческие. Причем облик тварей не был одним и тем же — он постоянно менялся. У них то отрастало нечто вроде хоботов, то вдруг оно же превращалось в змеиные раздвоенные языки; конечности меняли длину как хотели, то становясь лапами, то ножками, то руками с присосками на пальцах. При одном взгляде на это — не только что при прикосновении! — можно было сойти с ума. Отвращение оказывалось даже сильнее страха.
Как ни странно, Ллеу думал в этот миг не о себе, не о Конане и даже не об антархах.
Эта мразь оскорбляла собою красоту Белого дворца. И того самого прекрасного зала, куда посмели сползтись эти мерзкие монстры. Во что бы то ни стало убрать их отсюда, смыть с мрамора хоть потоками собственной крови…
Этого Блистающий не учел. Восхищение крайний и гармонией ему было недоступно. И того, что при виде поруганной красоты, безмолвной музыки камня и цвета, превращенной в мерзкую какофонию, можно выйти из себя, — он бы никогда не понял.
Сын Всевидящих защищал Белый дворец Ландхаагена, в котором не могло быть места уродству! Ярость клокотала в юноше. Варвар же испытывал несколько иные ощущения. Для него в представшей взору мерзости сконцентрировалось все зло мира. Если он сейчас не победит — получится, что Мангельда погибла зря. И шемит Иава… И льды Скарсааны никогда не растают! Киммериец напал первым, с грозным кличем бросившись в самую гущу мерзопакостных тварей. Меч его мелькал с невиданной скоростью, Конан не замечал ничего вокруг, не чувствовал боли от укусов и ударов, которые они ему ни носили. Рядом, плечом к плечу, сражались Ллеу и юный антарх. Любую тварь, над которой им уливалось взять верх, они готовы были разорвать не куски, и юноша только время от времени встряхивал головой, смахивая заливающие глаза hoi м кровь.