Каким-то образом нажимаю кнопку включения, и экран загорается на случайном канале. Должно быть, экстренная новостная повестка заняла все местные каналы.
Голос ведущего новостей требует моего внимания, пока я пытаюсь вникнуть во все, что он говорит. Его голос усугубляет хаос, который бурлит внутри меня. Смятение, кости и зубы. Могилу моей травмы раскапывают с особой тщательностью.
— Коралина! Кора! Ты в порядке? Где ты? Я уже в пути…
В отдалении я слышу голос Лилак, когда мой телефон выскальзывает и падает. Колени не выдерживают моего веса, и я, спотыкаясь, двигаюсь вперед. Я тяну вперед руку и ударяюсь о стол, пока изо всех сил пытаюсь удержаться на ногах, чтобы не рухнуть на пол.
Я знала, что это сообщение не было розыгрышем или какой-то случайностью. Я должна была довериться своим инстинктам. Надо было раньше вытащить нас с Лилак отсюда.
Передо мной появляется экран, окрашенный в красный цвет. Слева — необычный снимок, на котором запечатлено лицо, которое я знаю наизусть. Запах Old Spice ударяет мне в нос, вызывая головокружительную тошноту, от которой мое тело покачивается.
— Срочные новости. Вчера вечером из тюрьмы Римонд сбежал заключенный. Нам сообщили, что заключенного зовут Стивен Синклер, он был арестован чуть более двух лет назад за участие в национальной организации по торговле людьми в целях сексуальной эксплуатации. Правоохранительные органы считают его вооруженным и опасным.
Какая-то больная часть меня испытывает облегчение. Наконец-то игра в ожидание закончилась. Это никогда не было «если», всегда было «когда». С того момента, как я вышла из подвала, он пытался найти дорогу ко мне.
Я жила на грани, с затаенным дыханием, ожидая возвращения моего бугимена.
На экране снова появляется лицо Стивена. Мою грудь распирает, и я чувствую, как открываются шлюзы.
Я рассказала им. Я рассказала им всем. Кричала об этом несколько дней.
Я была его Цирцеей, и Стивен Синклер всегда возвращался за мной.
7. ПАДАЮЩИЕ ТЕНИ
Сайлас
Воющий ветер хлещет меня по лицу, пока я пробираюсь по едва заметной тропинке, заросшей кустарниками и деревьями. В воздухе витает запах соли, а когда я подхожу к началу тропы, то вижу длинный участок земли, который исчезает за горизонтом.
Три силуэта выделяются на фоне темнеющее небо.
Пик возвышается над изрезанным побережьем Орегона, заслоняя собой бухту Блэк Сэндс, пляж, о котором знают только местные жители. Я слышу, как волны разбиваются о зубчатые скалы, и один этот звук навевает воспоминания.
Мои ноги не ступали на эту землю с тех пор, как мы все расстались. Пик — уединенный, тайный, наш. Здесь мы выросли, разошлись в разные стороны, а теперь воссоединились.
С того момента, как мы нашли это место, оно стало нашим.
Завывания ветра доносятся из города у побережья. Город, который мы слишком долго называли своим домом. Это был наш переломный момент. Нам надоело жить в месте, где за каждым углом, вымощенным булыжником таится предательство и секреты.
Солнце медленно садится, скрываясь за облаками, пока я иду дальше к краю обрыва.
— Добро пожаловать домой, — приветствую я всех троих, мой голос подхватывает ветер.
Рук поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его светло-каштановые волосы выглядывают из-под козырька. На его лице улыбка, когда он заключает меня в крепкие объятия, как будто мы видим друг друга впервые с тех пор, как они вернулись. Но это Рук, и иногда ты просто должен позволить ему делать то, что он хочет.
Дым. От него всегда пахнет дымом.
Я похлопываю его по спине, отстраняясь, и киваю в сторону Тэтчера в знак молчаливого приветствия, его руки засунуты глубоко в карманы брюк, чтобы избежать физического контакта. Алистер последним переводит взгляд с обрыва, кожаная куртка натянута на его плечи.
Я уверен, что это та самая, со времен школы.
— С девочками все в порядке?
— На данный момент захватили мой дом, — ворчит Тэтчер.
— Никто не в восторге от того, что будет жить с тобой, кактус. Не выгляди таким обеспокоенным по этому поводу.
— Всего одна ночь после возвращения, а Рук уже кого-то убил, — челюсть Алистера дергается, и он расстроенно проводит рукой по губам. — Это место — черная гребаная дыра, а не дом.
— Я никого не убивал. Я накачал кое-кого наркотиками и помог ему спрыгнуть с моста. В глазах закона это две совершенно разные вещи.
Тэтчер закатывает глаза.
— Ты проучился на юридическом факультете всего две секунды. Остынь.
— На две секунды дольше, чем ты, — бормочет Рук, набирая в руку Скитлс и запихивая их в рот. — Возможно, эти секунды тебе еще пригодятся, когда ты зарежешь не того человека.
Нам всем будет по восемьдесят лет, а мы все еще будем спорить, как дети. А может быть, мы с Алистером будем разнимать старческие версии Рука и Тэтчера.
Тэтчер, который не может не оставить за собой последнего слова, просто самодовольно стоит, а ветер треплет его пиджак.
— В отличие от тебя, малыш, моя семья действительно любила меня, и мне не нужно работать в судебной системе, чтобы получить свое наследство.
Алистер издает сдавленный звук, смесь смеха и шока, но пытается замаскировать его кашлем. Я качаю головой, глядя в землю, прикусываю нижнюю губу и втягиваю воздух.
Рук выходит из себя, бормоча маты, а мы стоим и смотрим. Но упоминание о наследстве напоминает мне об одной из многих причин, по которым мы здесь собрались.
Я никогда не умел общаться, легко вступать в разговор или начинать со светской беседы. Когда я рос, я просто говорил то, что мне было нужно, и шел дальше. Большего никому и не требовалось.
За исключением той ночи в «Вербене».
В моей памяти всплывает Коралина, ее руки вцепившиеся в мою рубашку.
Впервые кто-то отчаянно хотел, чтобы я заговорил. Кто-то нуждался в этом. Я никогда не знал, каково это, когда кому-то нужен мой голос. Но с каждым словом, которое я бормотал, она таяла. Ее дикий взгляд исчез и она начала дышать.
— Мне нужно жениться.
Слово «блядь» срывается с губ Рука. Я поднимаю голову и вижу, что на меня смотрят три пары глаз. Ожидаемо, конечно. Я натягиваю капюшон на голову, когда с темнеющего неба начинают падать капли мелкого дождя.
— Это из-за твоего отца? — спрашивает Алистер. — Он же, черт возьми, не заставляет тебя жениться на ком-то, верно?
— Нет. Но совет директоров не даст мне право быть генеральным директором, пока я не буду состоять с кем-то в законных отношениях, — настойчивая головная боль возвращается прямо за глазными яблоками. — Папа хочет продать компанию.
— Так пусть продает.
— Нет.
Я скрежещу зубами, устремляя на Алистера надменный взгляд. Он не понимает, и я никогда не ожидал, что он поймет. Он бы позволил фамилии своей семьи сгнить, если бы полностью контролировал ситуацию, и я не виню его за это.
Моя семья? Она не такая, как его.
Это была одна из причин, по которой я чувствовал себя не в своей тарелке, когда познакомился с ними. У каждого из моих друзей было ужасное, жестокое детство, причиной которому стали их родители. Хотя мое детство было не очень хорошим из-за неправильно поставленных диагнозов, это никогда не было связано с тем, что мои мама и папа не любили меня.
Они не понимали этого.
Несмотря на то, что они облажались, поверив врачу, а не мне, они делали все, что могли, чтобы попытаться спасти меня.
— Мой отец всю свою жизнь любил меня. Это его фамилия, моя фамилия. Я не позволю ему умереть, зная, что его компания была продана.
— Значит, ты собираешься жениться? Найдешь фальшивую жену?
— Я сказал отцу, что у меня есть девушка.
Не самый удачный и продуманный ход. Но мне нужно было, чтобы он дал мне время, а он не собирался этого делать, пока я не дам ему надежду на то, что я действительно женюсь по любви.
Я сделал то, что должен был сделать. Я всегда так делаю.