Иногда конец — это просто конец.
Знакомый звук курка разносится по лесу.
Хотя это физически невозможно, время замедляется ровно настолько, чтобы я мог услышать тихий взрыв внутри оружия. Газ расширяется и загоняет пулю в ствол.
Забавно, как работает время.
Как оно замедляется, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Оно дает тебе возможность ощутить каждое движение этого момента. Дает тебе возможность запомнить каждую секунду, которая проходит в песочных часах.
— Поймайте его, черт возьми!
— Позовите на помощь.
Отдаленный звон бьет по ушам, в голове сумбур, а в груди — пылающее чувство.
Я опускаю взгляд, кладу руку на белую рубашку, застегнутую на пуговицы, и, когда отвожу ее, замечаю, что ладонь окрашивается в малиновый цвет.
— Черт.
Земля как будто уходит из-под ног, словно я стою на едва наполненном водяном матрасе. Колени подгибаются, не желая больше держать мой вес, и порыв воздуха наполняет мою голову.
Руки обхватывают меня, и я чувствую под спиной прохладную землю. Запах лаванды и меда, смешанный с порохом. Меня тошнит от этого запаха, когда к нему примешивается нечто столь жестокое.
— Сайлас. Нет, нет. Ты в порядке. Все в порядке.
— Черт, Коралина, он истекает кровью. Он истекает кровью!
— Тэтчер, отдай мне свою чертову куртку!
Надо мной мелькают руки. Сразу за этими бушующими ветвями сосны Пондероза расступаются ровно настолько, чтобы я мог увидеть ночное небо. Большинство людей не знают, что побережье Орегона — лучшее место, где можно увидеть Млечный путь. Никакие световые помехи не могут приглушить сияние звезд.
В моих ушах царит хаос, но во мне нет паники.
— Эй, посмотри на меня, пожалуйста.
Я медленно моргаю, глядя вверх. Волосы Коралины разметались по плечам и свисают мне на лицо. Я чувствую тепло ее коленей, когда она прижимает меня к своему животу.
— Ты такая теплая, малышка, — пытаюсь уловить ее прикосновения, ее запах, ее… — Ты чувствуешь, как мне чертовски холодно?
— Сайлас, не закрывай глаза. Смотри на меня. Вот так, просто смотри на меня, малыш, — она смотрит на меня сверху вниз, тяжелые слезы капают с ее лица на меня. Ее нежные руки обнимают мою голову, проводя по контурам моего лица.
В ее тоне звучит страх, паника, которую я не могу унять, потому что все вокруг оцепенело. Я едва чувствую свои пальцы, едва ощущаю, как моя трясущаяся рука поднимается, чтобы убрать прядь волос ей за ухо.
— Я мог бы смотреть на тебя вечно, Хекс, — шепчу я, и слова жалят меня в груди.
Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но это чертовски больно. Как будто лезвия режут мои легкие изнутри. Я кашляю, захлебываясь слюной в горле.
Красные брызги попадают на белое платье Коралины, и с ее губ срывается рыдание, которое я чувствую, прижавшись к ней.
— Пожалуйста, держись, Сайлас. Я знаю, что это больно, но с тобой все будет в порядке. С нами все будет в порядке, хорошо? — ее голос звучит как подзарядка, тело дрожит, когда она крепче прижимает меня к себе. — Мы поедем домой. Ты и я, мы поедем домой. Ты должен посадить больше лаванды, ты должен, потому что я не знаю, как. Хорошо?
Из уголков моих глаз текут слезы, но не от боли, а от грусти, которую я давно не испытывал. Глубокая печаль, которая унимает боль в груди.
Я не думаю, что смогу вернуться домой.
Но я не могу сказать ей об этом. Не тогда, когда мир и так отнял у нее достаточно. Я не хочу, чтобы она теряла веру в надежду. В свое будущее и в свет, который ждет ее в конце этого туннеля.
Никто не заслуживает света, как Коралина. Никто не нуждается в нем больше.
Несколько лет назад все, чего я хотел, — это умереть.
Сейчас я чувствую, как мое сердцебиение замедляется.
Сейчас я умираю, и все, чего я хочу, — это провести с ней еще один день.
Всего лишь еще один день, чтобы я мог насладиться ее смехом, почувствовать ее прикосновения, ощутить ее любовь.
Еще одна чашка лавандового чая.
Еще одна ложка меда в моем кофе.
Еще один день.
— Коралина, — я кашляю, произнося ее имя, мои губы становятся влажными от металлического привкуса.
— Помоги мне! Пожалуйста!
— Эй, эй… Сайлас, я здесь, чувак. Просто держись. Помощь уже в пути. Держись, ладно? Нет, нет, не закрывай глаза…
Рук.
— Вы, ребята, не должны никому рассказывать, — губа Рука дрожит, кровь все еще течет по подбородку. — Вы должны пообещать.
Мои маленькие кулаки сжимаются, в свои одиннадцать лет я ростом 5 футов 1 дюйм, а иногда и 5 футов 2 дюйма, когда ношу определенную обувь, мои шансы выбить дерьмо из отца Рука были невелики.
Но я хотел этого.
Я хотел этого так сильно, что мне хотелось вылезти из собственной кожи. Мне было не по себе от того, сколько гнева переполняло мое тело.
Это Рук.
Он ворует мармеладных червей и требует больше пластырей, чем обычный ребенок, но это Рук, и он не заслуживает того, чтобы его били.
Только не он. Только не тогда, когда я знаю, какой он добрый.
Особенно его отец.
— Поклянитесь на мизинцах, — он ворчит, вытирая губу рукавом. Он делает мужественный вид, но у меня такое чувство, что мы не должны были узнать этот секрет.
Мы не должны были увидеть стыд на его лице. Если бы я знал, я бы не согласился прокатиться здесь на велосипедах. Я бы никогда не поставил его в неловкое положение, появившись и раскрыв секрет, который он скрывал бог знает сколько времени.
Я бы подождал, пока он не будет готов рассказать мне.
— Я нихрена не клянусь на мизинцах. Это глупо, — ворчит Алистер, темные волосы падают ему на глаза, он скрещивает руки на груди. — В следующий раз дай ему сдачи. Я показал тебе, как сжимать кулак.
— Тогда поклянись! — кричит Рук. — Вы, ребята, не понимаете. Вы должны поклясться, что будете держать язык за зубами. Или я настучу о том, кто подложил пауков в ящик с нижним бельем Дориана.
Технически, это были все мы. Алистер был просто тем, кто подкинул их.
Нам с Руком потребовалось несколько дней, чтобы найти столько длиннонлапых пауков, не говоря уже о том, что нам пришлось иметь дело с Тэтчером, жалующимся на грязь.
— Клятвы ничего не значат, если нечем клясться, — тихо говорю я, хотя Руку не нужно было меня просить. Каждый секрет, каждый страх, каждую мечту.
Я буду хранить их для него. Хранить для них.
— Я не буду клясться своей семьей, — Тэтчер тянется к одному из яблок, лежащих на кухне, и откусывает кусочек. — Это просто дурной вкус, и это было бы ложью.
— Тогда есть идеи получше, гений?
Он подходит к холодильнику, а я до сих пор не могу понять, как он не вспотел насквозь в своем свитере, пока ехал сюда на велосипеде. Дорога от его дома до Рука занимает целую вечность.
— В греческой мифологии Стикс — одна из рек подземного мира, — бормочет он, доставая пакет с замороженным горошком и протягивая его Руку, который тот берет, прикладывая к свой распухшей губе. — В «Илиаде» и Одиссее» Гомер говорил, что боги клялись водой Стикс, это их самая крепкая клятва.
— Тогда мы поклянемся на водах Стикс, — Рук быстро говорит, кивая головой. Я даже не уверен, что он знает, что это значит, но он слишком боится, что у нас не будет какой-то привязки, которая сохранит наше молчание.
— Подожди, —Алистер лезет в передний карман и достает черный маркер. Сначала он хватает меня за руку и дергает ее к себе, а затем рисует на ней дерьмовый круг с черепом внутри и словами вдоль внутреннего контура.
Сверху написано «Прими меня», а внизу — «паромщик Стикса».
— Что ты делаешь, не рисуй на мне, — Тэтчер пытается избежать его прикосновения, но Алистер с небольшим трудом заставляет его стоять на месте.