С той секунды, как я увидел ее, я выбрал Коралину. Сегодня, завтра и каждый последующий день. Я выберу любить ее, отдавать ей себя.
Потому что кроме нее не может быть никого другого.
Это мы, навсегда. Даже в неизбежной смерти.
37. ВЕЧНЫЙ СТИКС
Сайлас
Похороны знаменуют конец жизни.
Это происходит быстро, остро, и неважно, насколько хорошо вы были готовы к тому, что смерть заберет вашего любимого человека, это все равно причиняет боль. Боль, которую вы никогда не сможете предсказать, и единственный пластырь, единственная мазь, которая залечит рану, — это то, чего вы хотите меньше всего.
Время.
Это враг. Вор. Соленая вода на свежую рану. Пока однажды этого не случится. Пока однажды ты не взглянешь на свой неровный шрам, который больше не розовый, и не почувствуешь благодарность за то, что дистанция от боли помогла тебе вырасти.
— Как дела, малыш? — мамина рука ложится мне на плечо и нежно сжимает его.
Ее лицо красное от слез, которые не высохнут ближайшие месяцы. Сегодня моя мама похоронила своего лучшего друга. Человека, с которым она решила провести вечность, зная, что вечности не существует.
Любовь — злая штука. Она всепоглощающая и полна надежд, заставляющих поверить, что ты можешь обогнать смерть, что ты можешь поймать вечность, если будешь держаться за нее достаточно крепко.
— Я в порядке, мам, — говорю я ей, пока мы стоим рядом с гробом Скотта Хоторна. — Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Она моргает, вытирая слезы рукой, и пристально смотрит на меня. Интересно, вспоминает ли она дни моей юности или пытается не сломаться из-за того, что я так похож на отца?
— Я бы хотела, чтобы ты уехал.
Мои глаза расширяются, я хмурюсь. За все годы моей жизни моя мать никогда не говорила мне ничего подобного. Я чувствую, как у меня отвисает челюсть, когда я смотрю на нее с открытым ртом.
— Что?
— Не в этом смысле, глупый мальчишка! — она хлопает меня по руке, как будто это очевидно, что она имела в виду. Как будто это было не последнее, что я ожидал услышать от нее на похоронах моего отца. — Ты остался в этом городе для всех, кроме себя. Это никогда не было тем, чего ты хотел или что было хорошо для тебя. Мы с твоим отцом знали это, но ничто из того, что мы могли бы сказать, не заставило бы тебя уехать. Ты так много нашел здесь. Пондероза Спрингс навсегда останется частью тебя, Сайлас, но это не говорит о том, что ты обязательно должен быть ее частью.
С тех пор, как я пошел в старшую школу, они хотели, чтобы я убрался отсюда. Подальше от шепота и слухов. Я знаю, что этого они хотят, хотел бы мой отец, просто у меня никогда не было шанса понять, хочу ли этого я.
Было бы легко сказать, что в этом городе нет ничего, кроме зла. Город, который превратил меня в злодея, в страшную историю, в монстра, но все не так просто.
Это место хранит в себе воспоминания, которые невозможно переместить. Жизнь не вечна, но воспоминания — да. Пондероза Спрингс — город, который пуст и в то же время полон.
Ностальгия по детским играм живет в доме семьи Колдуэлл. Отголоски смеха доносятся с крыши средней школы, а кровавые костяшки и адреналин находят упокоение на кладбище. Победа царит в каждом мрачном доме, а хаос — на каждой улице.
Наши метки здесь, они останутся здесь.
Мы можем покинуть его, но воспоминания останутся с ним.
Как ты с этим распрощаешься?
— Папина компания, мама. Я не могу просто взять и уйти после того, как я только что занял должность генерального директора, — говорю я ей, что проще, чем объяснять все остальное.
— Твой отец заботился о твоем счастье больше, чем когда-либо заботился о компании, Сайлас. Мы думали, что ты уедешь после окончания университета, но когда Розмари умерла, твое горе заставило тебя остаться здесь. Я уже много лет наблюдаю, как ты перерастаешь это место.
Но не все воспоминания хороши.
Здесь также живет смерть. Тайны и боль. Ложь и непростительные поступки. Мы никогда не сможем гулять по территории Пондероза Спрингс, не думая о телах, которые мы здесь похоронили. О жизнях, которые мы отняли, и о тех, которые были отняты у нас.
Есть ли возможность оставить это позади? Это легко.
Построить жизнь с Коралиной, за которой не будут постоянно наблюдать и о которой не будут говорить. Дать моей девочке пространство, необходимое для выздоровления и роста. Быть рядом, чтобы наблюдать, во что она превращается, без чувства стыда на своих плечах.
— Я подумаю об этом, хорошо?
— Хорошо, малыш, — бормочет она.
Я обнимаю маму, крепко прижимая к себе ее маленькую фигурку. Нет никакой вины в том, что я не рассказал ей правду о своей шизофрении. Не тогда, когда правда не имеет значения.
Есть она у меня или нет, это не изменит того, как она меня любит. То, как она всегда меня любила. Вера — это не то подтверждение, которое мне нужно от нее. Вера была тем, что мне нужно было от самого себя.
Правда принесет в ее жизнь только чувство вины и печаль, а это совсем не то, что ей нужно, когда она начинает свой путь в скорби. Ей будет трудно простить себя за то, что она доверилась врачу, а не словам собственного сына, как будто у нее был выбор. Она забудет, как боялась за меня, и будет ненавидеть себя за то, что не поверила мне.
Я не буду так поступать с ней.
Люди в моей жизни, которым нужно знать, знают.
Это все, что имеет значение.
Похороны моего отца продолжаются, как и вся жизнь. Из вежливости я пожимаю руки, выслушивая соболезнования от людей, которые его не знали.
Когда последний человек покидает недавно отреставрированную церковь Святого Габриэля, я остаюсь один. Ну, по крайней мере, на короткое время.
Двери святилища открываются, и, когда я поднимаю взгляд со своего места на ступенях алтаря, я вижу, как Алистер, Рук и Тэтчер входят внутрь. Они одеты в различные костюмы и выглядят гораздо старше, чем я когда-либо помнил.
Прошло полгода с того дня, когда мы стояли над пустой могилой, пропахшей горелой плотью и секретами. Все мы были одеты по высшему разряду, одна из нас — в свадебном платье. Этот день должен был ознаменовать начало нового приключения.
Он ознаменовал горький конец нашей мести.
Алистер поклялся никогда не возвращаться сюда, но он был готов на все ради меня. Он бы и шагу не ступил в Пондероза Спрингс, если бы это не означало быть здесь, чтобы почтить память моего отца.
— Как ты думаешь, насколько сильно они разозлятся, если я сожгу это место во второй раз? — спрашивает Рук, опускаясь на одну из скамей, закидывая руки за голову и чувствуя себя как дома.
— У меня завтра самолет, и если тебя посадят в тюрьму, ты будешь сам, блядь, по себе.
Я ухмыляюсь Алистеру, молча соглашаясь, но также зная, что мы вытащим его, как только они кинут его задницу в камеру.
— Меня тошнит от похорон, — бормочет Рук, его глаза скрывают темные очки. — Будет приятно проснуться завтра, не беспокоясь о том, что кого-то из вас убьют.
— Ты только что сказал что-то, с чем я действительно согласен?
— Можем ли мы, черт возьми, пожалуйста, избавиться от «Американского психопата» прямо сейчас?
Тэтчер садится на скамью позади него и наклоняется вперед:
— Как хочешь, Ван Дорен.
На мгновение воцаряется тишина. Просто мы существуем, осознавая, что эта часть нашей жизни окончена. Последняя вражеская фигура убрана с доски, и мы полностью контролируем ход игры.
Ну, почти, но честно говоря? Истон Синклер волнует меня меньше всего в жизни. Я жаждал мести, и он дал мне возможность, которой не было ни у кого другого.
Шанс попрощаться с Розмари. Шанс извиниться. Шанс избавиться от чувства вины.
И хотя он выстрелил в меня, если я когда-нибудь увижу его снова? Я поблагодарю его за это и надеюсь, что Рук не будет рядом, потому что он не так снисходителен к Истону, как я.
— Ребята, вы помните, когда мы были детьми, мы пробирались в библиотеку Колдуэлла на Холлоу Хайтс, чтобы запустить бутылочные ракеты? — говорит Рук, заставляя меня вспомнить то время, когда мы были намного меньше и еще более безрассудны.