Никто из них не замарал бы свою репутацию, чтобы понять их так, как понимаю я. Внутри? Я ничем не отличаюсь от всех девушек, которые входят в двери класса.
У меня как раз есть деньги, чтобы нарядить свою травму в пару туфель от Manolo Blahnik.
— Такие люди — это кто? Выжившие? — я вытираю рот, пытаясь избавиться от горького привкуса. — Ты знаешь, что ко мне в студию приходит пятнадцатилетний ребенок? Пятнадцатилетняя девочка. Ей было тринадцать, когда ее похитили, а потом продали. Скажи мне, что она за человек, Джеймс?
— Коралина, — предупреждает он, окидывая меня взглядом, чтобы напомнить, где мы находимся.
Как будто мне есть до этого дело.
Я качаю головой, думая о невозможности их привилегированного прикрытия, и бросаю салфетку на тарелку перед собой.
— Извините. Может, вам двоим стоит взять местную газету, чтобы освежить память? Кажется, вы забыли, что я тоже была одной из тех девушек, которых спасли от торговцев людьми, — я устремляю на отца холодный взгляд. — Должна ли я благодарить тебя, дорогой папочка, за то, что твоя дружба со Стивеном спасла меня от продажи? Или мою мать за те проклятые гены, которые сделали меня достаточно особенной, чтобы оставить?
Мой голос чуть выше приемлемого уровня. Может, им и не плевать на мнение других, но меня в этом городе всю жизнь называли проклятой. То, что они думают обо мне, не мешает мне спать по ночам.
Это делают демоны.
— Не говори с нами так, — шипит мачеха, обвиняюще указывая на меня пальцем. — Это мои деньги держат тебя в этой квартире и позволяют тебе давать эти бесплатные уроки. Тебе стоит помнить об этом.
— Деньги моего отца, Реджина. Забыла? Ты вышла замуж за члена этой семьи, не имея ничего, кроме дешевых туфель и надежды, — мои губы кривятся в злобной улыбке. — Но конечно, лишай меня наследства. Оно мне не понадобится, когда я продам свою часть «Элиты».
Они оба, кажется, лишились дара речи, когда им резко напомнили, что мой покойный дед оставил мне большую долю в нашей семейной компании по разработке нефтяных месторождений, которую не сможет отнять ни один адвокат. Мне было бы легко продать ее конкуренту, и именно так я и планирую поступить, когда Лилак закончит школу.
Раздраженная, почему-то все еще голодная, и уставшая от этого разговора, я упираюсь руками в стол и отодвигаю стул, собираясь уйти.
— Кора, — мягко зовет Лилак. — Не уходи.
Я встаю и на мгновение наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб — запах ее духов сладкий и цветочный. Когда я выпрямляю спину, мой большой палец разглаживает морщинки у нее на лбу.
— Увидимся завтра перед игрой. Напиши мне, если тебе понадобится помощь с домашним заданием по химии сегодня вечером.
Она кивает, принимая это задабривание. Я сделала все возможное, чтобы защитить ее от всего, что мне пришлось пережить, но все равно она знает, что находиться рядом с Реджиной и Джеймсом для меня тяжело.
Я позволяю им выставлять меня напоказ, как пони, только чтобы они оставили ее в покое. Если все внимание будет приковано к Проклятой, у них не будет времени, чтобы испортить Лилак. Она сможет спокойно жить.
— Я вызову для тебя машину, — Джеймс прочищает горло, на кончике языка повисло извинение, которое он никогда не произнесет вслух.
— Нет необходимости, — я отхожу от стола.
— Коралина…
— Просто отпусти ее, Джей, — Реджина убирает невидимую ворсинку с его костюма и улыбается. — Не нужно устраивать сцену. Увидимся в воскресенье на бранче?
Я даже не смотрю на нее, не говоря уже о том, чтобы ответить. Я просто отхожу от нашего углового столика, стуча каблуками по полу, когда выхожу. Я чувствую, как все взгляды устремлены на меня, практически слышу, как головы поворачиваются в мою сторону.
Пусть смотрят. Пусть глазеют на меня. Может, после моего ухода им будет, о чем поговорить.
Когда я наконец выхожу на улицу, и свежий воздух врывается в мои легкие, мне требуется всего несколько секунд, чтобы залезть в сумочку и нащупать там пачку сигарет и зажигалку. Мне нужно что-то быстрое, чтобы снять напряжение, прежде чем я начну ругаться на уличный фонарь.
На дне сумки загорается телефон с сообщением.
Отказавшись от никотина, я хватаю телефон, готовая быстро дойти до своей квартиры, но не могу пошевелиться. Когда я смотрю на незнакомый номер на экране, моя опора рушится, острый язык притупляется, а мои щиты падают.
Телефон выпадает из рук и разбивается о бетон под ногами. Мимо проезжают машины, люди двигаются, но я замираю, когда мой разум испускает крик, превращающийся в смертоносный рев.
Неизвестный: Ты скучала по мне?
4. ШАНТАЖ
Сайлас
У людей постоянно есть две версии себя.
Та, которую они представляют миру, которая существует на публике для всеобщего обозрения. И та, которую они скрывают, которой они являются, когда никто не смотрит.
Это не плохо, просто факт. У всех нас это есть.
Мои глаза следуют за головой с прямыми каштановыми волосами через оживленную главную улицу Пондерозаа Спрингс, разрешение камеры наблюдения приглушает брызги краски на ее белой футболке.
Несколько мужчин стараются не смотреть на нее, либо оглядываясь через плечо, либо полностью останавливаясь на месте.
Интересно, замечает ли она это?
То внимание, которое мужчины уделяют ей.
Как они не могут удержаться, когда она рядом. Они вынуждены пялиться. Восхищаться. Не красота удерживает их внимание — многие женщины красивы. Есть что-то еще, что-то необъяснимое в ее притягательности.
Интересно, не отсюда ли взялось ее прозвище? Задолго до того, как Стивен Синклер выкрикнул его в мой адрес. Это был вопрос, который я хотел задать с тех пор, как она вылетела из того дома ужасов с изодранными крыльями.
Как по часам, она приходит в студию в полдень, как и всегда, и вскоре исчезает из моего поля зрения. Двадцать минут — почти каждый день я вижу ее на экране в течение двадцати минут, и каждый раз я задаю себе одни и те же два вопроса.
С какой версией я имел дело в ту ночь, когда она мне позвонила? И что делает Коралину Уиттакер проклятой?
Слежка за людьми с помощью общественных дорожных камер незаконна и морально неоднозначна. Я не говорю, что то, что я делаю, правильно. Я говорю, что мог бы быть гораздо хуже, если бы захотел. То есть, технически? Я могу взломать почти все камеры, мимо которых она регулярно проходит, но это слишком, даже для такого человека, как я.
Я убийца, но меня также воспитывали в духе уважения к женским границам.
Мы не друзья, Коралина и я. Я не обязан ей своей заботой. Однако я знаю, как она звучит, когда ей страшно. Я почувствовал ее страх через этот телефон, а никто не заслуживает такого страха.
Поэтому, хотя девушка на экране для меня практически незнакомка, а я просто голос, который она слышала давным-давно, я хочу убедиться, что с ней все в порядке. Это своего рода утешение — наблюдать за этими двадцатью минутами ее дня, фоновый шум, чтобы заполнить пустоту на некоторое время.
— Сайлас! Ты еще здесь?
Я моргаю, отрывая взгляд от компьютера, и беру со стола телефон, снимая его с громкой связи и поднося к уху.
— Да, — бормочу я, прочищая горло.
— Что ты получил по электронной почте?
Моя челюсть дергается от раздражения. Не на Алистера, а на ситуацию. Не знаю, что раздражает меня больше: то, что нас шантажируют, или то, что человек, который это делает, хорош в этом. Гребаный хакер.
Вчера я получил еще одно письмо, на этот раз без видео, просто еще одно зловещее предложение.
Не заставляй меня приходить к тебе домой.
Ни подписи, ни имени. Только это гребаное видео, улика, которая может отправить всех нас в тюрьму, если ее опубликуют. Все, ради чего мы работали, чего мы избежали? Все будет разрушено одной утечкой в прессе.
Я чувствую, как возвращается головная боль, а может, она никогда и не уходила.
— Нет, — вздыхаю я. — Они передали его с помощью распределительных реле6. Там слишком много узлов, и мне понадобится минута, чтобы вернуться к первоначальному отправителю. Тот, кто его отправил, либо заплатил кучу денег за анонимность, либо намного лучше меня.