Край, что расстилался перед ними теперь, был заброшенным и холодным. Ветер дул с востока, цепляясь за одежду и свистя в ушах. Бильбо ежился, кутая нос в меховую накидку, и плотнее прижимал к себе дремлющего дракона. Смауг, покинув горы, не выказал ни тени неудовольствия: ему, кажется, было все равно, где спать. Хоббит вдруг вспомнил об одной важной черте драконов: они обожают золото, буквально живут им и готовы за него уничтожить кого угодно — так говорилось в старых книгах. Интересно, когда Смауг подрастет, он тоже потянется к какой-нибудь сокровищнице? Впервые хоббит задумался о том, что везет с собой будущее чудовище, куда более страшное, чем орки и гоблины.
Перевозимое чудовище потянулось, свесив хвост с седла, и лизнуло руку Бильбо, просыпаясь. Хоббит почесал его за чешуйчатым ухом.
Разделившиеся гномы воссоединились, и Торин, ехавший чуть впереди полурослика, выслушивал доклад своих воинов. Хоббит, основательно промерзший и усталый, не слушал их речи. Кхуздул все еще оставался для него диковинкой, хотя многие слова он уже знал. Учить его было тяжело, говорить — трудно, в языке было много нюансов, которые надлежало разобрать, запомнить и принять к сведению. Так что, пользуясь случаем, Бильбо разрешил себе не понимать, что говорят жених и его всадники, и просто подремать в седле.
— Устал, мой езбад? — Бофур поравнялся с ним и заговорил на Всеобщем — настоящая нега для слуха! — Крепись, скоро уже привал. Думаю, Торин велит остановиться неподалеку от скалы Каррок, тамошние места безопасны, гоблины туда не сунутся.
Бильбо поморгал, отгоняя сонную одурь, и уставился на друга.
— Безопасны? Но разве с наступлением темноты мы не станем уязвимы для хищников? И потом, отсюда не так далеко до гор, орки могут…
— Не могут, — перебил его гном, улыбаясь. Он снова перешел на кхуздул — наверное, чтобы Бильбо мог практиковаться. — Орки боятся хозяев здешних мест. Говорят, что тут есть небольшое племя оборотней, полулюдей-полумедведей. Они по ночам оборачиваются в громадных зверей и патрулируют свои владения. Мы с ними не воевали, так что делить нам нечего.
— Редкий случай, когда вы с кем-то не враждуете, — фыркнул Бильбо. Смауг, окончательно проснувшийся, щурил желтые глаза и пыхтел, из ноздрей его поднимались тоненькие струйки дыма. — Я-то думал, что подгорный народ завоевал весь мир.
— Не весь, — ему ответил сам узбад, придержавший пони и поравнявшийся с женихом и его товарищем. — Под нашей властью — ваши края и большинство людских поселений. Однако мы еще не ходили в походы к стенам Минас-Тирита, что далеко к югу отсюда. И королевства эльфов мне ни к чему. Впрочем, повергнуть лихолесских ублюдков я бы не отказался.
Он осклабился, показывая довольно острые зубы. Бильбо отвел взгляд. Когда Торин был таким, он смущал его. Хоббит больше не боялся своего жениха, удостоверившись в том, что король не причинит вреда послушному любовнику, но все еще опасался его непредсказуемого характера. Узбад мог казнить по сиюминутной прихоти — а мог наградить за какие-то только ему ведомые заслуги.
«Пойму ли я когда-нибудь этот странный народ?» — невольно задумался хоббит. Он знал, что многие гномы до сих пор относятся к нему настороженно, а кое-кто — и неприязненно. В этом особом, закрытом мире все решали родственные связи — а сквайр из Шира был чужаком. Между прочим, на языке гномов слово «чужак» было созвучно со словом «враг», так что нечего было удивляться неприязни многих членов отряда.
Бофур поехал разведать дорогу — сейчас, когда узбад находился рядом с женихом, иной защиты ему было не нужно. Бильбо проводил взглядом друга и повернулся к Торину:
— Скажи, а у вас есть своя религия? Я слышал какие-то странные слова о Махале, но вы не молитесь богам, насколько я заметил…
— Быть гномом — уже религия, — спокойно ответил король. Он не смотрел на полурослика и вообще говорил как бы не с ним, а с окружающим миром, глядя на горизонт. — Мы держим слово, ценим родичей и друзей, холим и лелеем своих коней и баранов. Ни один народ не ведет одновременно оседлую и кочевую жизнь, как мы. И у нас нет ни жертвенников, ни храмов. В храмах селятся жирные святоши, которые собирают подати и врут своим прихожанам, — это удел людей, которые сами придумали себе богов. Наш бог повсюду, в каждом сердце и душе. Мы не молимся ему, а обращаемся сердцем.
Бильбо слушал как завороженный. У хоббитов тоже нет специальных храмов, и если они хотят обратиться к Единому, то просто думают об этом, — хотя у них не так уж много поводов молиться, ведь их земля плодородна, а враги обходят те края стороной. Во всяком случае, почти все враги.
— Ворон принес сегодня донесение, — с усмешкой сказал ему король, — из твоих родных краев. Мои люди пишут, что успешно договорились с властями Шира. Теперь там уже построили завод, чтобы добывать серебро, вовсю идет торговля винами и табаком. У вас хорошая земля, хоть в ней и нет золота.
Мысленно хоббит вздохнул с облегчением. Если бы полурослики стали сопротивляться, их наверняка всех убили бы: границы благородства у гномов весьма условные. А так — все останутся довольны друг другом, хотя некоторым ханжам вроде той же Лобелии наверняка не нравится находиться под покровительством подгорного народа.
Торин поднял руку, и это было знаком, что пора останавливаться. Войско придержало пони, гномы спешивались один за другим, тут же застучали топоры: рубили на дрова окрестные деревца. Огонь — стихия гномов, огонь и камень, и нет им равных в добывании самоцветов, работе ювелирной и в укрощении яростного пламени.
Бильбо поймал себя на том, что невольно набрасывает в уме подобие стихов, и помотал головой. Наверное, он просто устал с дороги.
Он потребовал у рабов горячей воды для купания и чистую одежду. За время похода Бильбо привык и к новым нарядам, и к приказам, которые следовало отдавать рабам. Благо, что те ничуть не возражали и исполняли все быстро и с прилежанием.
Он забрался в большую бадью, с наслаждением чувствуя, как руки подаренных принцами рабынь растирают его тело. Дневное напряжение уходило вместе с заходящим за горизонт солнцем, и хоббит прикрыл глаза, слушая голоса за стенками шатра.
Вдруг рабыни отступили, оставив его. Бильбо повернул голову и увидел узбада, тот кивком велел девушкам выйти. Понимая, что это значит, мистер Бэггинс наскоро вытер мокрые волосы полотенцем и поднялся, выбираясь из бадьи. Он слегка склонил голову — поклон не подданного, но равного. Торин одобрительно прищурился, на губах его играла легкая усмешка.
Бильбо подошел к нему и молча опустился на колени, распутывая завязки на плотных штанах. Он видел, что король уже возбужден, — и недаром, бой и победа всегда приносили с собой торжество и желания, в том числе плотские.
Но король вдруг обхватил широкими, похожими на лопаты ладонями его плечи и поднял полурослика с колен.
— Сегодня будет пир, — он заглянул Бильбо в глаза, убеждаясь, что тот запомнит его слова. — И ты придешь на него готовым, украшенным и нарядно одетым. Ты будешь танцевать до утра вместе с нами, и я разрешу тебе съесть сердце твоего врага. Его везли целый день специально для тебя, я велел сестре приготовить его.
Хоббит почувствовал, как приоткрывается в ужасе рот. Съесть плоть поверженного им орка? Ох, нет, он ведь не дракон, он не может, нет…
Прежде, чем он успел возразить, Торин прильнул к его губам в поцелуе — долгом и настойчивом, обхватив руками половинки ягодиц своего жениха. Бильбо не успел одеться после мытья, и это было узбаду на руку. Он уложил Бильбо на брошенные в углу шкуры, которые потом рабыни должны были расстелить, сделав постель на ночь. На этот раз узбад был куда ласковее, чем прежде, он неспешно ласкал член жениха и плавно толкался в его тело, распаляя желание. Бильбо прижался к нему спиной, лежа на боку, и король удерживал его разведенные ноги, тяжело дыша и жадно теребя плоть стонущего хоббита.