Выбрать главу

А Наталья грозила:

— Вот я скажу твоим родителям!

Упоминание о родителях, может быть, остановило бы Алёшу, если бы Наталья вдруг не расхохоталась:

— Умора! Умора! На гору собрался!

Кижаев обернулся: чего это она так разошлась?

А Чиликина не унималась:

— Вернись, чемпион!

Алёша изо всех сил отталкивался палками, скользил по лыжне. Вернуться? Нет. Разве он мог вернуться, если идёт вместе с Кижаевым?.. И хохочущая Чиликина его перегнала.

Они были уже далеко от дома, когда Алёша стал уставать. Ему хотелось остановиться, развязать шапку. Но он боялся, что Кижаев ему скажет: «Эх ты, хиля-миля, сдаёшься? Если сдаёшься, поворачивай обратно!..»

Алёша продолжал догонять Кижаева. Он вспотел, когда поднялся на вершину горы.

— Долез? — спросил его Кижаев и подвинулся, чтобы Алёша мог встать с ним рядом.

Алёша тяжело переводил дыхание. Ему было боязно стоять на ледяном краю. Он хотел от него оттолкнуться, отодвинуться подальше. Но его тянуло к самому краю.

— Гляди, хиля! Сначала я, а ты за мной!

Кижаев присел и помчался вниз. Он что-то кричал. Наверное, что-то смешное.

Алёша зажмурился. Палки у него в руках будто растаяли. Ему стало не за что держаться. И вдруг лыжи тронулись с места. Под ноги полетел крутой накатанный спуск. Только бы удержаться!.. Только бы не упасть!..

Алёша взмахивал непослушными палками. Его подбросило, в ушах раздался звон… Звон стал уплывать дальше, дальше, и наступила тишина…

Василий видел, как Алёша упал. Упал раскинув руки и не встал, даже не пошевелился.

— Эх, ты, хиля-миля!.. — крикнул Кижаев. — Вставай, поднимайся!

Кижаев подъехал, протянул Бодрову руку. Но тот не видел его руки.

Василию стало страшно, и он. молча полез обратно на гору. Он слышал за спиной чьи-то голоса. Но не оборачивался. Он лез всё выше и выше, пока не долез до вершины и не спрятался за сугробом.

* * *

У подножия горы лежит Алёша. Из рассечённой губы к подбородку, за воротник пальто стекает кровь — тонкий, кровавый шнур. Наталья старается подложить Алёше под голову его шапку.

К горе уже бегут люди.

— Мальчик-то чей? Чей мальчик?

— Бодров, — ответил кто-то из ребят. — Из нашей школы!

— Сын Бодровых, — подхватили взрослые.

Они расступились перед грузной, седой женщиной. И Наталья кинулась навстречу бабушке.

На голове у бабушки пуховая шаль, а на ногах домашние тапочки.

— Наташенька, Наташенька моя! — приговаривала бабушка. Она прижимала внучку к груди. — Наташенька моя! Как же это случилось?

* * *

Распахнув шубу, врач опустился на снег рядом с Алешей. А когда поднялся, сказал санитарам:

— Теперь осторожно кладите его на носилки…

Врач никого не расспрашивал, как это случилось.

Он умчал Алёшу Бодрова на самой отчаянной скорости. Машина с красным крестом предупреждала сиреной, чтобы ей никто не мешал на пути. Вот она домчалась до поворота и скрылась за берёзовой рощей.

* * *

— Кто вызвал «скорую помощь»? — спрашивали прохожие, окружившие бабушку и внучку.

— Она сама… «Скорая помощь» мимо ехала…

— Это Бодровых, наших соседей Бодровых. Они с нами живут, рядом!.. — повторяла бабушка.

Бабушка взяла внучку за руку и пошла по снегу в тапочках на босу ногу. А за нею те, кто расспрашивал и сочувствовал.

— Не реви, — сказала бабушка Наташе.

Бабушка уже успокоилась: цела, невредима её Наташа! Они шли к дому, где жил Алёша Бодров.

— Я не пойду, я не пойду туда! — Наталья выдёргивала руку из бабушкиной руки.

А бабушка продолжала идти.

Вот он, дом. Перед домом — палисадник. Калитка на щеколдочке.

* * *

На горе уже никого. Только на её вершине за высоким сугробом сидел Василий. Он дул на озябшие руки. Он спешил, спотыкался, чтобы поскорее спрятаться, чтобы его никто не видел, не расспрашивал.

И вдруг чьи-то шаги скрипят по снегу. Ближе, ближе, уже совсем рядом.

— Почему, гвардеец, сбежал?.. — сурово спросил дед.

* * *

Войдя в дом, дед приступил к допросу немедля:

— Почему схоронился? Может, толкнул его?

— Я его не толкал. Я только подначивал!

Дед стал расстёгивать пряжку ремня.

— Вот я тебе сейчас врежу. Что значит — подначивал?

Дед опустился на стул. Он тяжело дышал, будто пробежал долгие вёрсты.

— Если я узнаю, что не так…

Дед больше ничего не сказал, но Василий понял: если бы он толкнул Бодрова, ему не было бы никакого прощения.