Та была года на два – на три младше самой Аленки. Не худенькая и не полная, не светленькая и не темненькая, в целом симпатичная, но в общем-то заурядная: такую встретишь на улице – и забудешь через секунду. Только глаза выделялись на узком личике: большие, внимательные и какие-то недетские, не вяжущиеся с остальным обликом. Она стояла неподвижно, чуточку разведя руки, словно ожидая какой-то команды. Вокруг кольцом застыли ребята повзрослев, вооруженные кто чем: кто палкой, кто ножом. Аленке вдруг стало жутковато. И интересно до икоты: она так и прилипла взглядом к незнакомой девочке, забыв даже об Артуре… И вообще обо всем. А потом кто-то резко хлопнул в ладоши. И неподвижность вдруг словно взорвалась изнутри. Алена никогда не видела ничего подобного. Даже на Валеркиных видеокассетах (Валерка обожал незамысловатые «мордобойные» фильмы, хотя сам терпеть не мог спорт в любых его проявлениях и перед зачетом по физкультуре обычно «заболевал», добывая липовые справки у знакомой врачихи). Незнакомая девочка защищалась, и как защищалась!.. На нее нападали всерьез (один раз чужому ножу удалось оцарапать ей предплечье), и противники, чувствуется, были далеко не новички, и их было много – человек семь или восемь…
Девочка вертелась как маленький, но вполне настоящий смерч, даже и увидеть-то ее движения было сложно, не то что понять. Аленка и не пыталась, лишь шепотом, осторожно шевеля губами, подсчитывала число оставшихся на ногах противников: пять, четыре, три…
А потом вдруг их не осталось ни одного. Тренер еще раз хлопнул в ладоши, останавливая бой. Девочка постояла, сделала мягкое, почти небрежное сальто через «перила», приземлилась на пол, заметила Аленку и чуть заметно кивнула ей, будто старой знакомой.
– Неплохо, Мариночка, – расщедрился тренер на похвалу. – Хотя кое-что нужно еще подшлифовать. Полчаса поработай с манекеном – и можешь быть свободна.
«Подшлифовать»… Аленка покрутила головой. По ее понятиям, шлифовать то, что продемонстрировала Мариночка, было так же нелепо, как искать недостатки в стихах Пушкина. Или в танце Майи Плисецкой. Однако суховатый, небольшого роста тренер был, видимо, иного мнения.
Меж тем тот заметил их, подошел, пожал руку Артуру и скользнул цепким взглядом по Аленкиной фигуре, успев за долю секунды мысленно раздеть ее и снова одеть. Аленка собралась было презрительно фыркнуть, но тренер вдруг обезоруживающе улыбнулся и сказал:
– Привет.
– Здравствуй, Владлен, – ответил Артур. – Вот, привел тебе новобранца.
– Новобранку, – поправил Владлен и утвердительно добавил: – Гимнастика. Скорее спортивная, чем художественная. Где-то в районе первого разряда, я угадал?
Аленке ничего не оставалось, как кивнуть.
– А я так тоже смогу? – наивно спросила она. – Как та девчонка? Марина, кажется…
– Это, милая, уж от тебя зависит. Со своей стороны обещаю полное содействие… Артур, тебя ждут в соседней комнате. А ты проходи. – Он дружески приобнял Аленку за плечи. – Сейчас начнутся занятия с новичками…
– Но у меня даже формы нет.
– Не проблема. Пойдем в раздевалку, подберем что-нибудь.
Артур вышел из спортзала, постоял немного посреди пустого коридора, собираясь с мыслями, и беззвучно сказал себе: вот и все. Я сделал это. Выполнил приказ хозяина, словно послушная, хорошо выдрессированная собака – осталось завилять хвостом и схватить на лету вожделенный кусок колбасы. Если будет он, этот кусок. Если сволочной хозяин вдруг расщедрится.
Эта мысль – насчет хозяина и собаки – его разозлила. Он отлепился от стены и шагнул к неприметной двери (судя по виду, ведущей в подсобку – царство совковых лопат, метелок и ржавых, прохудившихся ведер).
Однако за дверью оказалось совсем другое.
Артуру потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Темнота была вязкая, словно кисель или как самое сердце трясины. Почудилось даже: сделай шаг – и провалишься по грудь. Только впереди, в нескольких метрах, неровно колыхалось пламя свечи и сгорбленная тень примостилась подле: то ли леший, то ли домовой…
– Все-таки ты привел ее, – тихо, даже благоговейно произнесла тень. – Честно говоря, у меня были сомнения.
– Вот как? – с неудовольствием спросил Артур. – А я думал, ты можешь видеть будущее.
Собеседник вздохнул:
– В том, чтобы видеть будущее, мало пользы. Будущее надо создавать.
– Так же как ты создаешь их, этих ребятишек? – Артур жестко усмехнулся. – Ты заговариваешься, Жрец.
– Я создал все, – по-прежнему еле слышно отозвался Жрец. – Все, что ты видишь вокруг. Я даже создал тебя самого.
– Что это значит, мать твою?
– Создал – значит создал. Собрал по винтику. Вложил в твои мозги нужную мне программу, рассчитал ответную реакцию, поведение, даже твои страхи и сомнения – это было не так сложно. Что может быть проще: Шар – в обмен на девочку. Единственное, в чем я сомневался – что окажется сильнее: твое желание завладеть Шаром или твой страх перед… ну, назови это совестью. Осмелишься ли ты привести0мне девочку, зная, что с этого момента она обречена?
– Тебе очень хочется выставить меня подонком, – зло сказал Артур. – Беспринципным циничным негодяем, без… без Бога в душе. Как ты сам. Ну а если бы моя совесть взяла верх? Если бы я все-таки решил спасти девочку – даже ценой Шара? Что тогда?
– Тогда я нашел бы иной путь, – ответил Жрец. – Не такой простой и изящный, но что за беда. Я все равно получил бы то, что хотел. А ты… Ты чувствуешь ее ауру? – вдруг резко сменил он тему.
– Я пытаюсь почувствовать, Жрец.
Тот кивнул, будто в подтверждение своим мыслям. Он не отрываясь наблюдал за теми, кто находился в зале, через маленькую щель в портьере.
– Только пытаешься… Поэтому ты и здесь, со мной, а не среди них.
– Не нужно меня дразнить, – хмуро сказал его собеседник. – Ты знаешь, я мало чего пожалел бы, чтобы оказаться там.
– Для этого нужно совсем немного: ты должен обладать даром…
– То есть экстрасенсорными способностями? – Он горько усмехнулся. – Лучше скажи, зачем тебе именно она. С огнем играешь.
Жрец не ответил. Его глаза – отнюдь не старческие, вступающие в явное противоречие с седыми космами, морщинами на лице и сгорбленной фигурой («И тут обман, – подумал Артур. – Всё обман, и сам этот человек, поди, тоже: попробуй ткнуть в него пальцем – и палец пройдет насквозь») – приникли к щели в портьере, за которой находился соседний зал и те, кто сейчас тренировался там.
– Хочешь узнать, какая у нее аура? – спросил он.
– Да. – Артур сглотнул слюну.
– Чистая. Чистая и сильная, как у ее отца. Конечно, материал сыроват, но – ты справишься. Из сырой глины легче лепить.
Глава 2
МОНАХ
Добираться к молельне нужно было через крутой заснеженный перевал. На самой верхушке перевала, на никогда не таявшей ледяной шапке, обитало облако – небольшое, пушистое и желтоватое по краям. Иногда облако уплывало, но недалеко и ненадолго, после чего возвращалось, чтобы вновь укрыть в своем подбрюшье дорогу, как лисица укрывает кутят от недоброго взгляда. Впрочем, ту дорогу и дорогой-то назвать было стыдно: так, неширокая тропа среди скал. Пастухи из деревни, прилепившейся к подножию горы, утверждали, будто желтоватое облако – это Юл-лха, дух перевала, и относились к нему с почтением, как к живому существу.
Существо это, надо сказать, не отличалось покладистым характером, поэтому путники, ступавшие на охраняемую тропу, не были едины в своей участи: одни проходили легко и беззаботно, другим крепко доставалось – налетал и бил со всего маха в лицо снежный заряд, скользили с жалобным ржанием по настовой корке вьючные лошади и, случалось, ломали ноги. Несколько раз за караванный сезон Лха брал и человеческие жизни, однако его не осмеливались ругать: значит, тот человек был недостаточно любезен, вел себя как бесцеремонный чужак, а не как вежливый гость.
В небольшой пещере, как раз на границе травы и снега, был спрятан каменный алтарь, который деревенские жители возвели в честь своего Лха. Чонг, как истинный приверженец Будды, не верил в духов, но жизнь научила его с уважением относиться к чужим обычаям. Поэтому он никогда не приходил к алтарю с пустыми руками.