Когда надзиратель, позвякивая ключами, снял с Оливера наручники, ему пришлось собрать все силы, чтобы не упасть. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, и следил затуманенным взглядом, как Боннер и надзиратель покидают камеру.
Дверь с гулким стуком закрылась. Ларк бросилась к Оливеру. Крик муки сорвался с ее губ. Она прижалась к его груди, не замечая грязи и крови на его теле.
–Садись, любовь моя, – сказала она, и они вместе опустились на пол. Оливеру казалось, что каждый его сустав объят пламенем, и он стиснул зубы, чтобы не закричать. Ларк, перехватив его взгляд, прошептала:
–Я ощущаю каждую из твоих ран, словно они мои. – Она осторожно коснулась губами его плеча.
– Ах, Ларк. – Они прижались друг к другу и сидели молча, потому что их взгляды и сердца сказали больше, чем могли произнести губы.
–Ты все такая же и вместе с тем другая, – наконец произнес он. – Когда мы впервые встретились, ты была упрямым, своенравным и до ужаса правильным маленьким человечком. Она попыталась засмеяться.
–Я подозреваю, что была такой для отвода глаз.
– Ты просто не верила в себя. – Он понизил голос на случай, если люди Боннера подслушивали их. – Я видел, как ты сражалась с разбойником, спасала осужденных на казнь, давала принцессе Елизавете урок скромности и даже не подозревала, что совершаешь геройский поступок.
Он обнял ее за плечи. Сколько раз он в мечтах обнимал ее!
– А теперь посмотри на себя. – Он старался говорить с улыбкой. – Спокойная, уверенная в себе.
–В таком случае внешность обманчива, – грустно призналась Ларк.
Он притянул ее и крепко сжал в объятиях. Она пахла свежестью, словно весенний цветок.
Когда-то женщины существовали для него как забава, как средство для удовлетворения физической потребности. Так было, пока не появилась Ларк. Она изменила его жизнь, с ней он узнал, что такое настоящая любовь. Он узнал цену этой любви. Высокую цену.
– Почему ты улыбаешься? – спросила Ларк, нежно проводя пальцем по его щеке.
– Я вспомнил, как первый раз попытался заняться с тобой любовью. До этого я никогда не получал отказа.
Она открыла рот, словно собиралась извиниться, но он не дал ей говорить.
– Ты была права, когда отказала мне. Я должен был заслужить тебя. – Оливер заглянул ей в глаза, и ему показалось, что она сейчас заплачет.
–Я нашла письмо. То, которое ты написал нашему ребенку.
Он затаил дыхание.
– И что?
– Если бы я не любила тебя так сильно...
– Любила меня? Но ты говорила...
– Я была не права. – Голос ее дрогнул. – Я считала себя умной. Я могла цитировать Библию так же легко, как вязать или ткать. – Она судорожно вздохнула. – Но я была не готова любить.
– Скажи это еще раз, Ларк.
– Я люблю тебя!
–Ты говорила, что я лживый и мелочный. Что я не способен любить всем сердцем.
– Это я не способна, – сказала Ларк. – Я хотела, чтобы ты переменился. Стал серьезным, рассудительным, таким, как все. А теперь я поняла, что люблю тебя потому, что ты – это ты. Потому что ты смеешься, дразнишь, бросаешь вызов общепринятым нормам. Потому что у тебя есть то, чего у меня нет. Я люблю тебя, Оливер де Лэй-си. Я люблю тебя каждой частичкой моей души, в которой больше не остается места для сомнений. А теперь скажи, почему ты скрывал от меня, что болен?
– Откуда ты узнала?
–Белинда рассказала мне об астме, которая мучает тебя до сих пор. Той ночью, когда я сказала тебе, что у нас будет ребенок, у тебя был ужасный приступ, так ведь?
– Да.
–Ты напился вина и притворился, что всю ночь кутил. Ты скорее согласишься, чтобы тебя считали повесой, чем больным.
– Да.
– Но, ради бога, почему?
Он взял ее за руки и нежно погладил.
– Дело в том, Ларк, что я скорее согласился бы жить, презираемый тобой, чем вызывать у тебя жалость.Моя болезнь неизлечима.Еще когда я был ребенком, отец консультировался с врачами, знахарями и даже астрологами. Никто из них не мог обнадежить его. Они считают чудом, что я до сих пор жив.
– О, Оливер, – прошептала Ларк.
– Меня спасла в то время Джулиана. Она распахнула двери комнаты, куда меня заточила болезнь, и вывела в мир. Она лечила меня травой эфедры, и, несмотря на все предсказания, я выжил. Какое-то время я даже надеялся, что выздоровел, потому что в то время, когда у меня стала пробиваться борода, болезнь прекратилась. Но потом опять начались приступы.
– Ты должен был все рассказать мне. Страшно нести такой груз в одиночку.
– Ларк, я смотрел смерти в лицо. В этом нетничего страшного, кроме того, что придется расстаться с тобой.
Они долго сидели неподвижно, слушая, как в темном углу скребется крыса и за дверью переговариваются стражники.
– Ты уже знаешь, что меня приговорили к смерти?
– Ты получишь отсрочку, – с жаром произнесла Ларк. – Ты должен...
– Ларк, у нас мало времени. Послушай меня. Отсрочки не будет.
– Почему? – Ее щеки запылали от страха.
–Потому что я не отрекся от своих убеждений.
Ее глаза расширились. Ларк с ужасом посмотрела на Оливера. – Ты???
–Если я уступлю им сейчас, это опорочит все, ради чего мы работали и ради чего сражались. Я не хочу расплачиваться своей честью и свободой Ричарда Спайда и Натальи. Я не могу принять условия Боннера.
– Оливер. – Ларк села на корточки и решительно посмотрела на него. – Я хочу, чтобы ты отрекся. Скажи им, что признаешь таинство причастия, веришь, что хлеб и вино превратились в кровь и тело Господа, и склоняешься перед властью Рима...
– Хватит! – Оливер отдернул руки. – Только послушай, что ты говоришь, Ларк! Ты, котораяубеждала меня, что за дело Реформации можно умереть.
– Это было до того, как мои убеждения стали опасны для твоей жизни.
Оливер горько усмехнулся.
– Теперь я понимаю, зачем они привели тебя ко мне на свидание, – сказал он. – Они велели тебе уговорить меня отречься?
– Оливер, пожалуйста...
– Никаких «пожалуйста». Только подумай, о чем ты просишь меня, Ларк. По-твоему, я должен продать свою бессмертную душу ради нескольких лет жизни на земле? – Он взял ее за руки и крепко сжал. – Ларк, я умираю, но мне не страшно. Я слишком близко подошел к смерти в ту ночь, когда ты сказала мне о ребенке. У меня было такое чувство, что стоит мне протянуть руку, и я коснусь руки Господа.
Она удивленно посмотрела на Оливера. Он горько рассмеялся.
– Я никогда не обременял себя глубокой верой, но то, что мне довелось пережить, сильно подействовало на меня.
– Почему ты ничего мне не сказал?
– Об этом не так легко рассказывать.
– Если я тебя потеряю, – спокойно произнесла Ларк, – я тоже умру.
– Нет, – воскликнул Оливер. – Это будет означать, что я умер напрасно. Ты должна жить, Ларк. И растить нашего ребенка, которому однажды расскажешь обо мне. – Его голос стал мягче.
Он улыбнулся. – Однажды ты сказала, что я люблю тебя, потому что это легко. А что ты сейчас скажешь, Ларк?
Она взмахнула рукой, словно пыталась защититься от его слов.
– А как же наш ребенок, Оливер? Письмо – слабая замена живому отцу.
Он закрыл глаза и увидел образ улыбающегося в люльке малыша, потом белокурого ребенка, который перепрыгивает ручей, потом серьезного юношу, склонившегося над книгой...
– Скажи ему, что я умер достойно, – спокойно сказал Оливер.
– Нет...
Он боялся потерять самообладание. Надо было найти силы, чтоб казаться равнодушным, надо смирить отчаяние. Это позволит спокойно обсудить земные дела.
Но сначала... Сначала он позволит себе украдкой коснуться губами ее мягких волос.
Он отстранил Ларк от себя и пристально посмотрел ей в лицо. Огромные любящие глаза. Дрожащие губы, прикосновение которых он так хорошо помнил... И такое отчаяние во взгляде!
– Ларк. – Что?
– Я хочу поговорить с тобой о том, что нужно сделать в первую очередь. Ты должна передать владения Эвентайда, Блэкроуза и Монфише в управление по доверенности. Мой отец поможет тебе. Или Кит, – Оливер запнулся, – если выживет. Я хочу, чтобы ты покинула Лондон, – продолжил он. – Возьми с собой Нэнси, и поезжайте в Линакр.