Столько агонии.
Я не чувствовала своих ног. Появилась настойчивая боль в затылке и звенело в ушах. Было эхо, но я не знала, откуда оно. Кровь хлынула у меня между ушами, а голова была тяжелой, а тело болталось вниз головой.
Моя кожа сгорела.
Агония разлилась по моим венам. Каждая клеточка моего тела словно была раздавлена призрачным весом.
Я не могу дышать.
Я не хочу умирать.
Я не могу дышать…
Это больно.
Я… не могу… дышать…
Мои глаза открылись, и первое, что я увидела, было ее лицо.
Ее окровавленное, изуродованное лицо, ее пустые глаза широко открыты.
Мое тело вздрогнуло, и я выпрямилась, в ушах звенело от криков. Громко и тоскливо. Я тряслась, хныкая, пока не поняла, что это были мои крики. Моя челюсть сжалась, а губы задрожали в попытке сдержать крик. Мои простыни были скручены вокруг лодыжек, пот пропитал мою ночную рубашку.
Ужас моего кошмара парализовал меня страхом и замешательством. Мое лицо и шея были словно оцарапаны, а кожа пылала, жгла и чувствовала чувствительность. Я знала, что это лишь призрачное эхо моей прошлой боли. Я помнила это так живо, что до сих пор ощущала это на своей плоти и костях.
Моя грудь напряглась.
Мое сердце болело, но это было почти как физический дискомфорт. Что-то осязаемое сжимало хрупкий орган.
Мое тело давно привыкло к боли. Я прожила с ней достаточно долго, чтобы теперь она была мне знакома; мы были лучшими друзьями, в конце концов. Боль и я — мы сошлись, связанные моим мучительным прошлым и грехами, которые я носила на своей плоти.
Я вытерла пот со лба и откинулась на подушки, но мое тело все еще трясло. Мой повторяющийся кошмар оставил горький привкус на языке, и желчь подступила к горлу, прежде чем я с большим трудом проглотила его.
Такая интерпретация аварии не имела для меня никакого смысла.
Я только помнила, что было до аварии, а что после? Мой разум опустел.
Я вспомнила, как планировала улизнуть, пойти на вечеринку. Я знала, что была за рулем машины, но не помнила, почему и как произошла авария. Все мои воспоминания перемешались. Каждый раз, когда мне снилась авария, это всегда была какая-то другая версия, пока она не приводила меня в бессмысленное замешательство.
Что было на самом деле… а что было всего лишь моим воображением?
Мой отец сказал, что я сбила оленя и, должно быть, запаниковала. Видимо, я ехала слишком быстро, намного превысив скорость… и когда я столкнулась с оленем, я не затормозила и в итоге свернула, из-за чего машина перевернулась.
Я провела рукой по лицу. В моей памяти был огромный пробел, и я была так потеряна. Я хотела точно вспомнить, что произошло той ночью, но после двух лет отсутствия я в конце концов сдалась.
Потому что, в конце концов, авария по-прежнему была моей виной.
Я решила сбежать и убедила сестру пойти со мной.
И я была за рулем в состоянии алкогольного опьянения.
Не было оправдания. Неважно, какой версией несчастного случая я пыталась заполнить пустоту, я убила свою сестру.
Это была единственная реальность, которая имела значение.
Неделю спустя
— Бу.
Я вскрикнула и чуть не выронила книгу, которую читала. Закатив глаза, я выглянула через плечо и снова увидела, как Мирай подкрадывается ко мне. Она ухмылялась, отвратительно жуя очередной кусок жвачки. Сегодня у нее были двойные косы, собранные в двойные пучки на голове. На ней был неоновый свитер и черные джинсовые шорты.
— Ты должна прекратить это делать. А то я с перепугу могу однажды причинить тебе боль, — предупредила я.
Она усмехнулась.
— Пожалуйста, я не беспокоюсь. Ты даже жуку не навредишь.
Мое сердцебиение стучало в ушах резко и громко, как барабанный бой.
Извини, что обманула тебя, Мирай. Но я сделала больше, чем просто навредила жуку. Я убила. Кровь моей родной сестры была на моих руках, и сколько я ни пыталась смыть кровь, отчаянно пыталась скрыть свои грехи – моя кожа все еще была пропитана смрадом ее смерти.
Я взглянула на нее.
— Это действительно весело — пугать кого-то?
— Ты просто такая нервная. Извини, но да, это весело. — Мирай улыбнулась.
Такая невоспитанная, но я находила ее присутствие в некотором роде восхитительным. В последние несколько дней ее общение меня забавляло. Мирай была молодой и яркой, полной озорства и жизни.
— Так он у тебя есть? — Ее глаза загорелись, как рождественская елка, и она практически подпрыгивала на цыпочках.
Я почувствовала, что улыбаюсь ее рвению, и скрестила ноги, закрыв книгу, чтобы уделить ей все свое внимание. Потянувшись к карману своего платья, я выудила то, что так взволновало Мирай, и покрутила ключи между пальцами, чтобы она могла видеть.