Я бросилась вверх по лестнице в свою комнату и, оказавшись внутри, захлопнула дверь, и мои дрожащие ноги окончательно подкосились. Я привалилась к двери и сползла вниз, пока не оказалась сидящей на полу.
Что я наделала?
Я попыталась вдохнуть, но от паники не могла дышать.
Что. Я. Сделала?
Я схватилась за грудь, пытаясь вспомнить, как дышать. Моя комната покачивалась, а зрение затуманилось.
Боже, я была такой глупой.
Я должна была держаться на расстоянии, должна была позволить ему делать все, что он хочет. Когда он оплодотворит меня, может быть, он оставит меня в покое. Может быть, он снова уйдет, пока я не рожу.
Это была бы идеальная ситуация.
Так почему же... почему я просила его проводить со мной больше времени?
Потому что я была глупа.
Глупая и одинокая.
И теперь мне предстояло заплатить за еще одну ошибку.
Потому что эти тридцать ночей были бы абсолютно жестоки к моему сердцу.
ГЛАВА 8
Джулианна
Влюбленность подобна солнечному свету,
Но наши мгновения теряются во времени.
Как тонущий любовник,
И снова я влюбляюсь в тебя,
Но твое сердце жаждет другую.
- А
Когда я приехала на остров Роза-Мария за день до свадьбы, то обнаружила, что мой гардероб уже пополнился новыми нарядами, некоторые из них пришлись мне по вкусу, но все они соответствовали выбору Киллиана и тому, как Уильям ожидал, что его невестка будет одеваться, как истинная Спенсер.
Ведь внимание было бы на мне
Как я ходила, как одевалась, как разговаривала…
Каждый мой вздох, каждое движение, которое я делала, каждая улыбка и каждый смех.
Высшее общество и простые люди осудят меня, и если они сочтут меня несовершенной, это поставит под угрозу репутацию Спенсеров.
Однако Уильям не ожидал, что Киллиан оставит меня у алтаря; он не ожидал, что его сын без оглядки покинет остров или что я вопреки всем ожиданиям решу остаться здесь.
Одна часть моего гардероба была забита вечерними платьями. У меня были и более простые, которые я могла носить дома с комфортом. С другой стороны были свитера, блузки, джинсы и юбки.
Все были недавно куплены: шикарно и дорого.
Я выросла в роскоши и богатстве, ничто из этого не удивляло и не восхищало меня. Если Спенсеры держали в руках голубые бриллианты, то Романо обладали жадеитами.
— Это как свидание? — лениво спросила Мирай, возвращая мое внимание к ней.
— Нет, — невозмутимо ответила я. — Это всего лишь ужин.
— Тогда почему ты так долго выбираешь платье?
Я посмотрела на Мирай, и она сжала губы, скрывая озорную улыбку.
— Убирайся.
Она цокнула мне языком.
— Ты хочешь, чтобы ты ему нравилась.
— Мирай, — предупредила я, захлопывая шкаф. Она тихонько хихикнула, прежде чем отскочить от моей кровати и выбежала из моей спальни, закрыв за собой дверь.
То, что сказала Мирай, не могло быть дальше от правды. Я не хотела, чтобы Киллиан любил меня. Нет, я хотела, чтобы он видел во мне равную, а не сосуд или ходячую матку, которую он использовал, а затем выбросил.
Я была больше, чем это. Я была Джулианной Романо, дочерью моего отца. Я была Джулианной Спенсер, женой Киллиана.
Я была Джулианной.
Я была равна Киллиану, и мне нужно было, чтобы он это увидел.
В конце концов, я выбрала простое черное вечернее платье с вырезом в форме сердца, бретельками-спагетти и разрезом сбоку до правой ноги. Атласная ткань была мягкой под моими пальцами.
Бриллиантовое колье тяжело сидело у основания моего горла. В то время как мое платье было простым и элегантным, украшения, украшавшие мою шею, были довольно экстравагантными и дорогими: более пятидесяти замысловатых каплевидных украшений были собраны в одно ожерелье.
Я оглядела себя в зеркале. Моя черная вуаль была заколота, а волосы падали на изгиб позвоночника, блестящие и завитые волнами. Я выглядела во всех отношениях элегантной и стильной женой, какой меня ожидало видеть высшее общество.
Я вышла из комнаты с расшатанными нервами, текущими по моим венам. Мое сердце билось так же быстро, как крылья колибри, запертой в клетке и отчаянно пытающейся сбежать.
Подойдя к обеденному залу, я увидела, что Киллиан уже был там, сидя во главе стола. Он снял свой пиджак. Воротник и первые две пуговицы его черной рубашки были расстегнуты, обнажая верхнюю часть груди. Его рукава были закатаны до локтей, и он откинулся на спинку стула, вытянув ноги под столом, один локоть на подлокотнике и сигарета между пальцами. Его поза была воплощением спокойствия и собранности, но я не позволила его небрежному поведению обмануть меня, потому что знала о мерцающей ярости под его кожей.