— Ну, когда ты закричал, чтобы все вставали, что случилось несчастье. Разбудила Сашу, мы скоренько оделись и выскочили в холл. А там… — Голос у нее дрогнул. — А там такое… До сих пор в голове не укладывается.
— У меня тоже, Pea. Поедем? — обратился я к Мирке.
— Поедем, — подтвердила она, подошла к подруге и погладила ее по щеке. — Перестань убиваться, Pea. Ирке уже не поможешь, а портить нервы из-за Рудлы… Ты уж меня извини!
— Да, верно говоришь, Мирка, — кивнула Андреа. — Постараюсь не терять голову. — Она встала и приблизилась ко мне. — А ты не сердись на меня, Гонза.
— С какой стати? — возразил я.
— Вот и ладно, — заключила она, грустно улыбаясь.
12
Вечером в четверг мы с Миркой снова сидели в квартире Андреа, но самой Андреа с нами не было. Она лежала в соседней комнате и пыталась забыться после двух таблеток ноксирона. Голова моя была забита разными мыслями. Я раскопал целую кучу сведений, но Иркина смерть так и оставалась для меня загадкой. А между тем у меня созрело убеждение, что больше мне ничего и не требуется знать, что достаточно только расположить все сведения в нужном порядке — и путь к единственно правильному решению будет открыт.
— Надо бы взбодриться, — вырвал меня из нерадостных дум голос Мирки. — Я немного припрятала…
Она поставила на стол две рюмки и разлила остатки «черно-белого» виски. Мирка что-то еще говорила, но я ее не слушал, у меня перед глазами стояла раздирающая душу картина похорон.
Народу в церемониальном зале крематория собралось много. Пришли все сотрудники Иркиной фирмы, однокашники Высшей Экономической, на специальном автобусе приехали родственники. Из числа тех, с кем Ирка провел свои последние часы, отсутствовала только Валерия.
— Она даже одеться не могла. Пришлось вызвать доктора и попросить соседку присмотреть за ней, — объяснил Войта и, оглядевшись по сторонам, добавил: — Страшно переживает…
Стоявшая рядом со мною Ярмила злорадно бросила:
— Пани инженерша просто боится сплетен.
Мы с Миркой и Андреа встали позади всех, у самого крематория к нам присоединился было Рудла, но Pea так глянула на него своими непримиримыми, покрасневшими от слез глазами, что Мирка шепнула ему:
— Послушай, Рудольф, пока не трогай ее.
Он пожал плечами и отошел к группке молодых людей примерно моего возраста, видимо, однокашников покойного.
Потом начался похоронный обряд. У меня защипало в глазах и сдавило горло, а надо было вытерпеть еще и прощальные речи. Звучали слова об Иркином трудолюбии и энергии, таланте и самоотверженности и еще Бог знает о чем, слова соболезнующие и утешающие, но не уменьшающие горя и не приносящие утешения. Когда же наконец прозвучала мелодия органа и катафалк с серебристым гробом, усыпанным цветами, медленно поплыл в пустоту, отгороженную от нас черным бархатным занавесом, Андреа повисла на мне всем телом, судорожно сжимая локоть, Мирка спрятала заплаканные глаза, а я, глядя на черную табличку с Иркиным именем, которая вот-вот будет убрана, и вслушиваясь в трагические переливы шопеновского реквиема, снова повторил вслед уходящему от меня другу свою клятву — клятву, которую я пока что не выполнил, но готов был исполнить, чего бы это мне ни стоило…
— Спит… — Миркин голос вырвал меня из безрадостных воспоминаний. Я недоуменно взглянул на нее. Оказалось, что она заглянула в спальню к Андреа.
— Интересно, как себя чувствует Валерия, — сказал я первое, что пришло на ум.
— Наверное, плохо, раз не пришла на похороны, — предположила Мирка.
— А Ярмила считает, что она просто испугалась сплетен.
— А с какой стати им сплетничать про Валерию?
— Потому что у нее была с Иркой связь. Тайная, конечно, такая тайная, что о ней даже воробьи на крыше чирикали.
— Не знаю, как насчет воробьев, а люди уже давно перестали. У нас ведь любят сенсации, что-то новенькое. А это уже дела давно минувших дней.
— Правильно, но ведь ты не будешь спорить, что Валерия портила Ирке жизнь… И в ту страшную ночь без нее не обошлось.
— Это могла быть и я. Вспомни Сашины слова. Я пристально взглянул на Мирку и сказал:
— Валерия призналась, что ходила к Ирке в спальню. А ты нет. Поэтому я и вычеркнул тебя из круга поклонниц.
— Ну, спасибо, — с легкой улыбкой заметила она. — Так ты считаешь, что самый серьезный мотив был у Валерии?
— Мотив… — произнес я с отвращением. — Мотива не было ни у кого — и в то же время он был у каждого.
— Но для Валерии я могла бы даже его сформулировать, — провозгласила Мирка и взяла рюмку. — Несчастная и безответная любовь. Ну, не совсем безответная, скорее недостаточная. А еще вернее — бешеная страсть.
— Отлично! Вот и мотив у Валерии… Давай дальше! Против своей воли я втянулся в обсуждение трагического события, это позволяло хоть на минуту забыть о сегодняшней трагедии.
— Возьмем Войту, — поднял я брошенную Миркой перчатку. — Буду краток. Знал, что входит в любовный треугольник. Валерия устраивала ему не жизнь, а пекло, но он все равно любил ее. Кроме того, Иркина смерть способствовала бы его карьере. Хватит?
— Вполне. Ярмила…
— В общем, то же, что и у Валерии. С небольшими отличиями. Чувство разочарования, предательства, отчаяния, я бы даже сказал — стыд… Ясно одно: огромную роль здесь играет стечение обстоятельств. Хмель, отчаянное желание разрешить неразрешимую проблему одним махом, какое-то короткое замыкание в мозгу, приступ шизофрении… Попросту говоря, недобрая минута.
— Ладно, Ярмила — предательство, разочарование, стыд… Годится. Рудла.
— Заметил, как у Ирки загорелись глаза при виде Андреа. Он ей устроил скандал, и она удрала к Саше…
— Ревность?
— Болезненная.
— Александра…
Я пожал плечами.
— Тут я еще не уверен. До конца ее не понял. С одной стороны, она кажется мне твердой и циничной, а с другой… Когда мы отвозили ее сегодня в крематорий, у нее были заплаканные глаза и в руке истерзанный платочек. Мотив для Саши?… Тут уж помогай ты.
— Может, как раз то, что ты не можешь совместить. Разлад между цинизмом и тем «чем-то», что прячется у нее на донышке. То есть нутро. Если хочешь — душа. Как тебе известно, в этом деле у меня немалый опыт… Может, она впервые в жизни влюбилась. По-настоящему, понимаешь? А Ирка прогнал ее. Одну-одинешеньку. Часок она поревела в подушку, сгорая то ли от любви, то ли от злости. Показалось ей вдруг, что она может полюбить и просто так, без оплаты по прейскуранту. Вот и отправилась к нему, может, просто отвести душу, а он сидит себе на перилах и спокойненько покуривает… Ну а потом — то же, что и у других. Недобрая, я бы сказала, секунда…
— Отлично! Высший класс! — оценил я Миркины рассуждения и, чтобы она не стала оправдываться, почему все так хорошо понимает, быстро добавил: — Значит, если не считать нас с тобой, остается только Андреа… — Я снизил голос — Надеюсь, она спит крепко?
— Наверняка.
— Как видишь, дорогая, мотивов сколько угодно. Отсюда мы никак не выпутаемся. Как тут выбрать, высветить, а главное — доказать настоящий?… Да, это вопрос. По крайней мере для меня. Следователю мы все практически втерли очки. А когда они получили протокол вскрытия, а там столько-то промилле алкоголя в крови — все как на ладошке! Нет, надо подойти иначе. С другого конца. Надо реконструировать всю ночь с пятницы на субботу. Перебрать все по минуте, проверить все приходы-уходы, только тут прячется решение. Или хотя бы зацепка. Потому что кто-то один соврал.
— Кто?
— That is the question,[5] как говаривал в таких случаях Гамлет. Ничего не попишешь, придется вернуться к началу. То есть к субботе. Скажем, к часу ночи. Итак, суббота… Компания начинает расходиться. С первого этажа по лестнице вверх, двери направо — Валерия и Войтек Дубенецкие, двери прямо — мы с тобой, дверь налево — Ирка. Две комнатки внизу: Рудла с Андреа, рядом — Саша, одна постель у нее в комнате свободна.
— Ярмила лежит, как колода на ковре.
— В 1.20 в холле уже темно. Войта по просьбе хозяина тушит свет наверху, а заодно предостерегает, чтобы тот не сидел на перилах, а то может свалиться. Да, прошу прощения! Еще раньше то же самое ему сказала Pea, а потом уже я. Ирка никого не послушался.