КЛЯТВА
I
Они пришли к монастырю ночью и долго ждали в овражке, покуда один из них уходил к монастырской стене.
Ночь была теплая, тихая, небо чистое. Звезды мерцали. На Балчуге, в Китай-городе и поближе, в Замоскворечье, слышно было, лениво брехали собаки. Покрикивали, перекликались сторожа.
Новодевичий же был молчалив, темен.
— А солдаты у монастыря стоят? — спросил один, когда надоело молчать.
— Стоят, — ответил кто-то. — Бутырского полка.
— Дык как же мы?
— Не бойся, дядя, цел будешь. Один солдат, как раз ему в эту ночь у стены с угла стоять, со стрелецкой женкой спутался. Вот она его сейчас в кабак уводит.
— В кабак? Да туда единым же духом слетать можно и на месте быть. Разве ж нам времени хватит?
Засмеялись.
— Не бойся, говорю, дурень. Женка эта его из кабака к себе в избу поведет. А стрелец женкин уж третий год глину на дорогах месит. Смекаешь? Скоро ли солдату из той избы выбраться?
Опять засмеялись. А тот, кто спрашивал, принялся вдруг ругаться на чем свет стоит, серчал крепко.
Еще кто-то голос подал:
— Теперь, стрельцы, порог мы переступили. Теперь назад нам, ребята, ходу нет.
Сказано было спокойно и не второпях, а рассудительно.
— Чего стращаешь? — отозвались тут же зло с краю. — Чего?
— А чтоб знали. Покуда мы, стрельцы, по Москве просто шатались, слезу пускали, были мы жалкие бегуны и никто боле. А к монастырю, до царевны до Софьи Алексеевны сейчас дойдя, стали мы воры и государю преступники.
— А еще что? — опять сбоку подзадорили. — Семь бед, один ответ.
— А еще то, что должны мы, конечно, о себе сами промышлять, да что из того выйдет и каков ответ будет, никому не ведомо.
— Пусть! — ярился крайний. — Хуже не будет. Царь Петр стрельцов перевесть жаждет и на Москве их не держать. Оттого под Азовом пагубу нам творил и теперь домой не пускает. Стрельцы, когда на Москве, дома, тогда только и сила. А на окраинах и щуплый самый соплей нас перешибет. Потому и надо, — покуда царь Петр в чужих странах ездит, царевну нам опять на царство выкликнуть. А после поздно будет.
Рассудительный тихо засмеялся, не выдержал, встрял:
— Выкликнуть! Ее только выкликни, она с нами тут же, как царь Петр, сделает. Мало она, как у власти была, наших голов поснимала? И еще поснимает, лишь бы ей за венец ухватиться…
— Что ж остается? — хриплый сказал это с сомнением и с тревогой. — Чего ты нас бередишь?
— А то и остается, зачем сюда пришли, — рассудительный вздохнул. — С царевной, может, еще сладим, а царя Петра избыть надо непременно, силен сделался…
— С того б и начинал, — злой крякнул. — А то развел…
— Разводи не разводи, а дума душу сушит…
Опять затихли и молчали в раздумье до самой той поры, пока не вернулся наконец уходивший стрелец.
— Пойдемте, — сказал.
Они поднялись, и пошли, и через малую в стене дверцу, с трудом отворившуюся на заржавелых петлях, впущены были внутрь.
Там их ждала черница и, повернувшись, быстро пошла вперед, и они безмолвно последовали за ней.
Келья, куда пришли, была просторна, в два окна. На столе горела высокая свеча. Углы были в темноте, у стены стоял с высокой спинкой стул. На нем сидела Софья, откинувшись, смотрела прямо. Она кивнула головой, и черница вышла, тихо притворила дверь.
Лицо Софьи, ярко освещенное, было бледно.
Она протянула руку с толстыми перстнями на пальцах. Стрельцы затеснились, припадая. Поцеловав, вставали, отходили, молча становились у стены.
Софья внимательно смотрела на каждого. Глаза ее блестели, грудь поднималась медленно, высоко, трудно.
— Муку принимаете, стрельцы, — заговорила, сдерживая голос, чтоб не зазвенел, — за то, что оставили меня тогда, десять лет назад. Он и одолел, царь Петр.
— Государыня, — выдохнул один стрелец, — враги попутали. Каемся…
— Помолчи. Времени осталось мало. Возвращайтесь сей же час в полки, ведите их на Москву. Кличьте меня на царство. Сами видите: врозь нам быть — всем сгинуть. Хотите, чтоб по-моему было и по-вашему?
— Хотим.
— Тогда не мешкайте, покуда царя Петра на Москве нет. — Повернула голову, сказала в темноту: — Дай грамоту.
В углу, в темноте, оказался человек, бородатый, в простой камилавке, подступил, протянул Софье грамоту.
Она взяла, встала. Стрельцы приблизились, один выступил вперед. Софья подала ему свиток.
— Читайте слово мое полкам. В нем все сказано, как буду вас жаловать. Чтоб быть вам на Москве со всей силой не медля. Грамоту берегите пуще глаза, если что — в огонь ее киньте. В ней и ваши головы и моя тоже. — Стиснула руки, прижала к груди. — Идите.
Задержала взгляд на серых глазах — стрелец у стены глядел на нее чуть исподлобья, и странен показался Софье этот взор, — будто ожидал стрелец еще чего-то и прощался в то же время с ней.