В комнате повисла тишина. Дик чувствовал, что все — не только отец с матерью — смотрят на него, но не знал, что сказать.
— А если… — неуверенно начал он. Гордость за родителей и страх за них боролись внутри.
— Эйлавирцы — люди чести, — сказал отец. — Но и ракайцы тоже. Если…
Договорить он не успел. Снаружи дома раздались громкие голоса и лошадиное ржание.
— Юмика, Дик, прячьтесь! — приказал отец.
Дик, вставая, опрокинул табуретку — с такой поспешностью и силой Юка потянула его за собой, в пустой комод с треснутой дверцей.
Внутри оказалось невероятно пыльно — пришлось немедленно зажать нос, чтобы на расчихаться — но места хватило бы и на троих; Дик с досадой подумал о Ремерте.
В следующее мгновение в дом ворвались жандармы.
Второй раз за день Дик бессильно скрипел зубами. Несколько жандармов с винтовками остались у двери и снаружи под окнами: они держали всех под прицелом. Те же, что ворвались в комнату, с заговорщиками не церемонились, чуть что пускали в ход кулаки и дубинки.
Дик в ярости стал вставать, когда на мать надели наручники, и тотчас получил тычок в бок: нельзя было себя выдать.
— Все возможные заговорщики здесь? — спросил, сверившись с какой-то бумагой и ни к кому не обращаясь, пожилой жандарм с огромной лысиной, выглядывавшей из-под фуражки — командор Кибтан Нанкер.
— Сержанта Тита арестовали еще час назад, сэр, — откликнулся безусый лейтенант, отиравшийся рядом с командором. — По списку все, сэр.
Дик теснее приник к щели, когда командор подошел к отцу.
— Сэм! Ты знаешь, за что арестован?
— Не думал, что ты окажется дураком и сволочью, Кибтан, — сказал тот, утирая рукавом кровь с лица. — Твой дед тоже был там!
Командор пожал плечами:
— Вам не будут выдвинуты обвинения; вас отпустят, когда все закончится. — Он обернулся к Боргену Лефгеру. — Отдай письмо!
— Какое письмо? — Бронзово-бордовое от морского ветра и пристрастия к выпивке лицо Боргена приняло озадаченное выражение.
— Вы с Сэмом днем сами сообщили бургомистру о письме Рамоля, беспамятный ты пьяница— сказал командор Нанкер. — Не дури, Борг. У меня приказ.
— Можете обыскать меня, нас всех! — Борген показным жестом рванул на груди рубаху. — Знать не знаю никакого письма.
— Да неужели? — Командор сердито оглядел заговорщиков: терять время на обыск явно не входило в его планы. — Хотя, какой вам прок от писем, пока вы в казематах…
Возможно, он отказался бы от своей затеи, но безусый лейтенант тихим кашлем привлек его внимание:
— Сэр, кажется, я догадываюсь, где… Разрешите, сэр?
Командор кивнул; лейтенант уверенным шагом подошел к портрету Селины Лефгер. Борген отчаянно ругался и рвался из рук: трое жандармов едва удерживали его. Лейтенант аккуратно снял портрет со стены. Еще до того, как он положил его на стол, из тайника на обратной стороне картины выпало несколько листов. Командор с довольным видом подобрал их, проглядел и сунул за пазуху.
— Уводите! — приказал он жандармам.
Дик в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки, пока выводили родителей и всех остальных. Через несколько минут комната опустела: только горела на столе забытая масляная лампа. Вскоре стихли и звуки со двора.
— Жаль твою маму: мой-то папаша к ночевкам в казематах привычный… — тихо сказала Юка. — Спасибо Ремерту: если нас ищут, то совсем в другом месте.
— Да уж, спасибо. — Дик выбрался из комода. Опустевший дом Лефгеров производил еще более тягостное впечатление, чем обычно.
Юка смотрела на светлое пятно на стене, оставшееся после портрета.
— Что будем делать? — спросила она.
Дик против воли усмехнулся. Серьезно спросила! И не у кого-нибудь — у него!
Он внимательно осмотрел задник картины. Тайник не был пуст: внутри лежала крохотная, нарисованная без красок портретная карточка с убористой подписью: «Моему другу Йохиму…» С карточки улыбался худощавый мужчина с лихо закрученными усами, в черном мундире и в высокой фуражке с незнакомым гербом.
Дик подумал, что вряд ли когда-нибудь узнает, случайно ли оставил командор Кибтан Нанкер карточку и лампу — или же заметил их с Юкой и захотел помочь, но побоялся открыто ослушаться приказа.