– А с чего ты решила, что сможешь повлиять на Вильгельма? Ты, конечно, кузина его жены, но это еще не значит, что он простит тебе предательство одного из его вассалов.
– Ты глупец… В том-то и прелесть, что он никогда не узнает об этом. Если ты, конечно, не настолько туп, чтобы рассказать ему. Ведь ты рискуешь при этом, что тебя обвинят в соучастии. А я буду счастлива доложить королю, как ты принуждал меня впутаться в это дело. – Тут она улыбнулась, и глаза ее сверкнули, точно яркие изумруды. – Ведь, если припомнить, ты сам настоял, чтобы сопровождать меня в Шотландию. Нетрудно будет доказать и то, что ты не предупредил Люка – своего лучшего друга! – что Найелл собирается объединиться с мятежными сакскими баронами. Всем известно, что ты неравнодушен ко мне, и людям нетрудно будет поверить, что ты предал Люка, а также короля, если только ты упомянешь о моем участии в этом заговоре!
Пораженный таким коварством, Роберт покачал головой.
– Удивляюсь изощренности твоего ума, Амелия. В нем больше тайных ходов, чем в муравейнике. Но увы, в твоем плане слишком много просчетов. Этим ты обрекаешь себя на поражение.
– Ничего подобного, – холодно ответила Амелия. – Освальд захватит Кору и будет удерживать ее, пока Найелл ведет переговоры с Вильгельмом. Люк, конечно, будет влиять на короля, и после того, как Вильгельм уступит Нортумбрию мятежникам и шотландцам, ему все равно останется Вулфридж. Убрав с дороги Кору, я сумею найти путь к его сердцу, и мы наконец будем вместе.
Роберт едва не задохнулся от негодования.
– Ты просто дура! Все, что ты затеяла, лишь подвергает опасности жизнь Люка и может лишить его не только жены, но и земель. Освальд слишком хитер, чтобы согласиться с твоим планом, хотя, может, он и говорил тебе, что план чудесный. Он хочет Вулфридж, а не Кору. Найелл же хочет наложить лапу на всю Нортумбрию, а не только на владения Освальда, которые он мог отобрать и так, раз уж осмеливается выступать против короля. Ты своими интригами затеваешь войну, и все же ты никогда не получишь Люка. Ты ему не нужна. Он любит лишь Кору.
– Что ты понимаешь в любви? Ты даже не видишь разницы между любовью и ненавистью, иначе ты бы не бегал за мной как собака, хотя я тебя ненавижу.
Это презрительное замечание сильно задело Роберта.
– Ты использовала меня так же, как пыталась использовать Люка, – зло выдохнул он. – Ты думаешь, Люк любит тебя? Ты была для него просто мимолетной прихотью. Ты можешь называть меня дураком, но вот увидишь, он ни за что не откажется от своей жены, которую очень любит.
– Заткнись, ты!.. Ты жалкий негодяй!.. Да я уничтожу тебя, если захочу.
Амелия размахнулась и ударила Роберта по лицу. Этот удар, хоть и несильный, вызвал у него взрыв долго сдерживаемой ярости, и, размахнувшись, не успев даже осознать, что он делает, Роберт нанес ответный удар. Голова Амелии откинулась назад, и женщина отлетела к тяжелому дубовому столу, прежде чем он смог ее подхватить. Ударившись головой о стол, она осталась лежать неподвижно.
Роберт глядел на нее, тяжело дыша, и грудь у него вздымалась от еще не улегшейся ярости. Амелия не двигалась, и, встревоженный, он опустился на колени. Пульс на шее у нее не бился. Потрясенный, Роберт застыл, схватившись за голову руками.
О Боже, он убил ее! Убил женщину, которую хотел, пусть даже не любя ее. Такая красивая, надменная – и такая лживая, порочная! Роберт закрыл лицо руками и содрогнулся.
Как долго он стоял так на коленях, он и сам не знал. Но когда пришел в себя, за окном уже стемнело. Он поднял Амелию на руки и перенес на широкую кровать под балдахином. А положив на постель, накрыл покрывалом до подбородка и отступил, задернув полог, чтобы закрыть ее неподвижное тело.
Со смертью Амелии его дни при дворе Найелла были сочтены. Но если уж ему суждено умереть, то лучше погибнуть сражаясь, чем быть умерщвленным, подобно быку, отданному на заклание. Выход был только один – бежать.
Когда совсем стемнело и все в замке стихло, Роберт выбрался из окна и спрыгнул на землю. Высота была порядочная, и он так ударился при приземлении, что не сразу смог прийти в себя. А поднявшись на ноги, прокрался осторожно к колючей живой изгороди, окружавшей сад Найелла.