Наконец Люк поднялся на ноги, по-хозяйски держа руку у нее на плече, и потянул Кору за собой.
– Пошли, красавица… Пора отдохнуть перед завтрашним походом. Покажи-ка мне дорогу в спальню.
Упрямство и страх заставили ее остаться на месте, а напряжение, которое она испытывала при этом, сделало острым ее язык.
– Собакам положено спать у порога. Поищи себе ночлег там.
– А ты разве не собираешься присоединиться ко мне? – Тон его был мягким, но пальцы до боли сжали ее плечо. – И придержи свой дерзкий язычок. Не ты распоряжаешься теперь в Вулфридже. И если не хочешь сама спать на голых камнях, то покажи мне мягкую постель вместо порога.
Ей удалось пожать плечами, но это не ослабило его хватку.
– Я пока еще у себя дома и предпочитаю свою собственную комнату.
– Глупая маленькая язычница. Не испытывай моего терпения – оно почти иссякло. Я не намерен долго препираться здесь с тобой. Относительно тебя у меня более приятные планы на сегодняшний вечер.
Кора оцепенела. Эти слова громко разнеслись по залу, вызвав на лицах победителей самодовольные ухмылки. Капитан Реми с улыбкой поднял кубок, желая успеха своему командиру.
Бессильная ярость охватила Кору, но ей удалось сдержать себя, когда грациозным движением она поднялась из-за стола. Нет, пусть и не надеется, она не даст запугать себя на потеху этому нормандскому сброду.
Кора отбросила назад упавшую на лицо прядь волос и, встретив взгляд его черных глаз, нарочно повысила голос, чтобы слышали все, находящиеся в зале:
– Да, ты завоевал этот замок, нормандец, но еще не завоевал меня. А что касается «приятных занятий», то я не потерплю прикосновений какого-то нормандского ублюдка.
Она хотела его оскорбить и добилась своего: глаза его вспыхнули яростью. Капитан Реми выругался и со стуком опустил кубок на стол. Среди остальных нормандцев пронесся легкий гул, затем в зале повисло гнетущее молчание.
В этой неожиданно наступившей тишине Коре было слышно лишь шипение факелов, да тяжелые удары сердца болезненно отдавались в ее ушах.
Глаза Люка горели жарким пламенем, брови насупились, как у нацелившегося на свою жертву ястреба, резкие складки появились в углах рта. Он вдруг наклонился и, схватив ее, легко, словно маленькую девочку, поднял над собой.
– Запомни, ты, саксонская стерва, – угрожающе прорычал он, – я не привык церемониться с женщинами и всегда беру от них то, что хочу. Лучше не зли меня, предупреждаю!
Кора едва удержалась от стона, когда Люк резко опустил ее вниз и, схватив за запястье, грубо потащил с возвышения. Как в тумане, она видела ухмыляющиеся лица нормандцев и горестные лица прислуживающих им саксов, когда Люк, словно какую-то уличную девку, тащил ее через зал. Одно лицо проступило более четко: бледное веснушчатое лицо юного Рудда, в ужасе смотревшего, как унижают его госпожу. Кора хотела успокоить мальчика взглядом, но Люк увлек ее за собой так быстро, что она не успела этого сделать.
Ее ноги скользили по мозаичному полу, и, споткнувшись, она едва не упала у выхода на колени, но Люк не обратил на это никакого внимания, неумолимо шагая вперед. Он протащил ее мимо вооруженных часовых, замерших в карауле, и вывел в длинный коридор.
Коридор этот был пуст. В зловещей тишине гулко отдавались их шаги. Внезапно Кора почувствовала страх, которого почти не ощущала до этой минуты. Пресвятая Дева, неужели он собирается убить ее за нанесенное ему оскорбление? Но нет, она должна все равно сохранять спокойствие, до последней минуты не поддаваться панике, иначе ей и в самом деле конец.
Но вся решимость Коры испарилась, когда, открыв дверь в какую-то пустую полутемную комнату, Люк толкнул ее так, что она буквально влетела туда, упав, как подстреленная птица, возле кровати. Она сжалась в комочек и обернулась, глядя на него сквозь спутанные пряди.
Новый приступ страха обуял девушку. Да, от этого нормандца ждать милости не приходится, это было ясно как день. Ужасный в своей ярости, Люк навис над ней темным силуэтом, и страшный гнев звенел в его голосе, когда с мрачной решимостью он произнес:
– Сейчас ты узнаешь, кто в этом замке хозяин.
3
Кора смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых пылали ненависть и страх. Грудь ее вздымалась от тяжелого прерывистого дыхания, как у загнанной лисицы. Припав к полу, девушка схватилась за кровать. Единственная лампа освещала все вокруг тусклым светом, и полумрак, сгустившийся в спальне, казался зловещим.
Люк постарался взять себя в руки, но это далось ему нелегко – он весь так и кипел от бешенства. «Нормандский ублюдок?» Он готов был уже проявить снисхождение к ней, когда с ее губ сорвалось это оскорбление.