— Даня…
Громко хлопнув дверью, кавказец ворвался в мед блок. Тут же пошёл в кабинет врача.
Соловьев не спал: он уселся за рабочий стол, что тепло освещал допотопный светильник и что-то усердно писал, нелепо держа старенькую треснувшую ручку в левой руке.
Кавказец впился в врача железной хваткой.
— Егерь, ты что делаешь? — с лица Соловьева не сползало недоумение.
— Как пацан? Живой?
Соловьев поправил очки.
— Относительно, но… — Соловьёв закашлялся. — Да, живой.
Кавказец еще раз потормошил сутоловатое и хлипкое тело Дока, словно пытаясь вывести его из полусна.
— Его нужно проверить. Сейчас.
— Откуда ты…
— Живо.
Соловьев еще раз недоверчиво посмотрел на Егеря.
Сложив два и два в голове, врач не без труда сбросил с себя его руки и медленно, немного пошатываясь зашагал в операционную, прихватив с собой трость.
Егерь успел взглянуть на бумаги, разбросанные на столе.
На старой, порядком постаревшей бумаге кривыми загогулинами было написано о странных мутациях больного: оставшийся глаз обрел темный, янтарный оттенок, но не потерял зрительную функцию, ногти странным образом стали бешеными темпами расти, уплотнив структуру и теперь больше напоминали когти. Также перевозчик с трудом разобрал, что у парня появились самые настоящие, нечеловеческие клыки. Дальше он не дочитал — всё нужно было увидеть самому.
Заскрипела дверь.
Доктор ничерта не понимая, подошёл к Дане.
Больной все также безвольно лежал, безразлично взирая на отсыревший потолок. Нет, он не спал, не был в коме, скорее просто пребывал в бессознательном состоянии, гоняя бесконечный поток мыслей, образов и воспоминаний. Лицо его и правда приобрело изменения: как и было указано в заметках Соловьева, из полуоткрытого рта, выглянули небольшие, но бритвенно острые клыки, глаз действительно, будто бы блестел блеклым, потухшим янтарем.
Егерь, что бесшумно подошел к солдату, оторопел. Странно было видеть перевозчика в таком расположении духа: на сухом лице забили эмоции — глаза нервно бегали, пытаясь хоть за что-то зацепиться, а дышал он рывками — сбито.
Когда перевозчик посмотрел на руки, то еще больше убедился в правдивости отчета: ногти больше не были человеческими — они, словно срослись с пальцами и теперь были неразрывными их частями. На конце каждого был острый, как у волков, крючок.
— Твою мать, — Егеря не на шутку трясло, — вот же дерьмо…
Тут Даня медленно, словно скованный стальными цепями, повернулся. Теперь Егерь различил и несколько больших шрамов, оставленных волками. Один тянулся прямо до чёрной пиратской повязки, что похоронила глаз.
— Ублюдок, — Даня пристально смотрел на перевозчика. — тварь…
Соловьев обернулся, с недоумением глядя на кавказца. Тот же, в свою очередь, сам ничего не понимал.
— Сдохни, — голос раненого был сдавлен, — Урод… Тварь! Тварь! — тело его задрожало, лицо покраснело, будто, закипая от ярости. Даня сжал кулаки, а на лице скользнула страшная улыбка.
Через секунду пацан едва не схватил Егеря за горло, совершив молниеносный, совсем не свойственный больному человеку, рывок.
Егерь вовремя среагировал, отправив недобойца в долгий нокаут.
— Вот же сучонок, — буркнул кавказец и посмотрел на Соловьева взглядом, полным отчаяния.
Док не двигался. Только рефлекторно вцепился в свою тросточку.
И снова тишина. Но на сей раз её оборвал звук затвора.
— Ты что задумал?!
Прогремел выстрел.
— Идиот! Ты уже с катушек съехал?! — кричал доктор, не отпуская руку кавказца. Он вовремя направил её вверх, а потому роковой выстрел обошел Даню стороной.
— Ты что творишь?!
Егерь опустил пистолет. Медленно.
— Похоже, кранты парнишке, — заключил перевозчик, — ты посмотри в кого он превращается.
Соловьёв выматерился.
— Пошли отсюда, — Доктор тщетно пытался оттащить перевозчика, вцепившись в него одной рукой. К счастью, тот недолго сопротивлялся и через пару минут они оказались в коридоре. Егерь спокойно присел на кривую, проржавевшую скамейку. Закурил.
— Ты совсем рехнулся, да? — врач не мог успокоиться. — То ты его спасаешь, а теперь прикончить вздумал? Может это ты сбрендил? А?
— Может и так, — холодно ответил Егерь. — но ты ведь знаешь что с ним будет. Ты ведь видел их.
Доктор взялся за голову, протирая свои уставшие глаза.
— Твое безрассудство меня доведет…
— Его придется убить.
— Может и придётся, — согласился Соловьев, прижавшись к стене. — Но… Он взбесился, только когда увидел тебя.