Элья стала злиться ещё больше, пока неожиданная мысль не напугала её: вдруг Герек уехал? Насовсем?
Как была, в ночной рубашке, Элья выбежала из комнаты.
Гостиная встретила её тишиной, но тишиной обжитой, привычной. Вон его плащ висит — значит, недалеко ушёл, только жилетку на рубашку накинул. Можно было успокоиться и собираться в Сакта-Кей… Тьфу!
Срочно, срочно что-то делать…
Элья побежала умываться. Минут пятнадцать она старательно чистила зубы и плескала в лицо холодной водой. Сейчас она сядет читать… Нет. Да… Читать. И пока пять страниц не прочтёт, не встанет с кресла…
Подойти к серванту, достать книгу.
Подойти… достать…
Элья снова выбежала из комнаты — и остановилась, переводя дыхание.
Она теряет время… теряет время, когда можно просто выйти отсюда и пойти в Сакта-Кей… И всё сделать, как надо, и быть свободной, абсолютно свободной… Слово «свобода» всё чаще перекатывалось на языке Эльи, как карамелька, и становилось всё слаще…
В конце концов, Герек сам говорил, что не держит её здесь насильно.
А она ему ничего не обещала.
Это он… он обещал ей, что всё закончится…
«А ещё он говорил, что клятва подчиняет мысли».
Элья подбежала к серванту и отодвинула стеклянную створку. Она обычно делала закладки в книгах, которые читала, но каждый раз брала новую, потому что, как правило, была совершенно не в состоянии сосредотачиваться на том, чтобы сообразить, где оставила предыдущую, вместе с закладкой.
В руки, вместо труда какого-нибудь очередного учёного, попался томик стихов. В прошлой жизни Элья не любила стихи, а сейчас…
А сейчас она должна была открыть и прочитать. Прочитать первую страницу. Именно первую страницу — последовательность так важна, когда сражаешься с собственными демонами…
«СЛОВО ИЗДАТЕЛЯ».
Нет, это всё бесполезно. Это совершенно бесполезно. Так не может продолжаться…
«Под обложкой этой книги…»
Под обложкой книги.
Книги. Под обложкой…
Элья стиснула зубы и прочитала снова:
«Под обложкой этой книги…»
«Под обложкой этой книги собраны…»
Невозможно.
А она собиралась осилить пять страниц!
Элья и сама не поняла, как томик пролетел полкомнаты и, ударившись о ступеньку лестницы, упал у её подножия корешком кверху. Книга раскрылась от удара, и сейчас её страницы, погребённые под тяжестью переплёта, были неряшливо смяты.
Элья чувствовала себя сомнамбулой, когда шла к лестнице поднимать несчастный сборник.
Она шла не потому, что ей было жалко книгу, а потому, что книга не должна была лежать на полу. Здесь ей было совсем не место…
Здесь, возле лестницы.
Лестница.
Когда Элья поднимала книгу и закрывала её, она не сводила взгляда с этой конструкции, такой же нелепой, как и многое в доме. Старые ступени из половинок брёвен. Рассохшиеся перила. На площадке, где лестница круто изворачивается, стоит очередной ящик с ростками неизвестных Элье растений.
Лестница манила её уже довольно давно. Любопытство порой оживало в Элье, как и другие некогда присущие ей черты, хотя и было лишь призраком прежнего интереса к окружающему миру. Девушка честно выполняла приказ не ходить на второй этаж, как раньше выполняла приказы Гарле-каи, но запретный плод сладок. И если Элья научилась бороться с искушениями, это вовсе не означало, что их у неё не было.
Сейчас, стоя возле лестницы и глядя наверх, она не чувствовала ни искушений, ни любопытства — во всяком случае, в привычном понимании этих слов. Ею владела злость. Герек просил не подниматься на второй этаж — а она просила его предупреждать о своих отлучках из дому. Мысль о том, что маг просто не хотел её будить, Элью не посетила — она была в том состоянии, когда весь мир начинаешь видеть только с одной, наиболее враждебной тебе стороны.
Элья вообще о многом его просила.
Именно из-за него она не может читать книги. И тоска… тоска по Сакта-Кей, по дороге, ведущей вперёд, по горам — которые она теперь видит, но это всё ещё не те горы! — эта тоска сидит внутри, и ноет, и точит, как маленький ручеёк точит камень в пещере, и никуда не скрыться от гнетущего чувства вечной неудовлетворённости, даже когда Герек рядом. Именно из-за него с Эльей происходит всё это — всё это! Хотя она, возможно, могла бы быть счастлива. Если бы задумалась, что ей для этого нужно, если бы поняла как… однако Элья не могла даже задумываться. Непозволительная роскошь — мечтать.
Она должна сидеть. И ждать непонятно чего. И выполнять какие-то идиотские правила.
Хватит.
В общем, когда Элья ставила ногу на первую ступеньку лестницы, то потакала вовсе не своему любопытству. Для неё это был протест — протест против того, что лишало её нормальной жизни. И в первую очередь, против Герека.
Чем выше она поднималась, тем больше в ней было решимости. Элья сосредоточилась на новой цели — попасть наверх и посмотреть, что за тайны там находятся. Сосредоточенности помогал, в том числе, скрип старых ступенек под её босыми ногами. И Элья шла, по-прежнему прижимая к себе томик стихов — так сжимает меч новобранец, идущий на свой первый бой…
Вот уже виден пол второго этажа, укрытый старым половиком, пыль, танцующая в луче света, косая стена, она же — изнанка ската крыши…
И вдруг — вспышка. Ярчайшая до боли в глазах — таким же яростно-белым бывает снежный наст, сражающийся с лучами весеннего солнца.
Удар. Мягкий, но невероятно сильный; ощущение, будто сшибает с ног огромной подушкой.
Заложенные уши, уханье сердца и резкая боль где-то в районе лопаток.
Элья полетела вниз.
***
— Зачем ты пошла туда? — Герек нервно прошёлся по комнате и снова повернулся к дивану, на котором лежала Элья. — Я же говорил, что тебе туда нельзя!
— И поэтому защитил этот этаж чарами против меня, — глухо отозвалась девушка.
Если бы так не болела голова, она бы ему сказала… Ох, сказала бы…
— Это не было чарами против тебя. Это были чары против нежелательных гостей.
— Я никогда и не претендовала на роль желанного гостя.
— Ты меня вообще слышишь, или нет?!
Элья поморщилась. Каким громким, оказывается, может быть его голос. И как громко скрипят половицы от его шагов…
Хоть бы он ушёл. Она потом ему всё скажет, а сейчас она может только лежать и смотреть в одну точку. В тишине.
— Там находятся вещи, которые никто не должен видеть, — сказал Герек. — Вот и всё.
Устало вздохнув, он опустился в кресло. Рядом, на столе, стояли какие-то склянки и одна большая кружка — Элья совсем недавно пила из неё какую-то травянистую дрянь. А ещё лежала книга — тот самый томик стихов, теперь ещё более потрёпанный, чем раньше.
— Ты хотела почитать на верхнем этаже Ильвикура? — Маг взял сборник в руки с сомнением глянул на заголовок. — Странный выбор…
— Ильвикур… — Элья нахмурилась, с огромным трудом извлекая из-под пластов памяти обрывки школьной программы. — Что-то про козочек и лужайки…
Надо же, в своём безумии она считала необходимым начать чтение с первой страницы — хотя обычно его начинают с заголовка.
— Про дом, — сказал Герек. — Он писал стихи, когда находился в изгнании, и очень тосковал по ферме своего отца.
— Да, я помню… Мне он казался самым скучным из поэтов.
Она попыталась шевельнуться, но только тихонько зашипела от боли.
Герек поднял на неё глаза.
— Что у тебя со спиной? — спросил он. — Что это за шрамы?
— Ты что, меня раздевал? — покосилась на него Элья. Она прекрасно помнила, что у неё вполне целомудренная ночная рубашка, закрытая, с рукавами до локтей.
Элья хотела превратить свой вопрос в подобие шутки, однако Герек, видимо, вспомнил «ледяную принцессу» и, отведя глаза, ответил предельно серьёзно:
— Частично. У тебя спина была в крови, но не от удара, а как раз из-за этих двух шрамов. Они как будто вскрылись. Я натёр какой-то мазью, должны затянуться. Кости-то целы?
— Да… вроде. Что значит — «какой-то мазью»?
— Это значит, что я нашёл мазь в шкафчике с лекарствами. Вроде хорошая. Правда, не знаю, как давно она там лежит…