«Ты сделал ошибку, когда согласился на эту работу», — отозвался тогда Герек.
«Я не мог на неё не согласиться, и ты прекрасно знаешь об этом».
Ну ещё бы он не знал. Все помыслы Саррета лет с десяти были направлены на одну-единственную цель — возвращение фамилии, утерянной его отцом. Он почему-то ещё тогда вбил себе в голову — а может, из взрослых кто ляпнул — что без фамилии ему лучше вообще ни на что в этом мире не рассчитывать…
— Курица остынет, — сказала Элья.
— Угу. — Герек вынырнул из воспоминаний и вернулся к еде. — Кстати, и правда очень вкусно.
Он поднял на девушку глаза, ожидая, что та что-то скажет на это, или благодарно улыбнётся, или смутится — однако Элья, напомнив об обеде, уже отвернулась в задумчивости, и ответом на комплимент послужил лишь рассеянный кивок.
Ну конечно. Она уже не здесь. Блеск в глазах, сосредоточенно нахмуренный лоб…
Герек с удивлением понял, что между Сарретом и Эльей довольно много общего. Одного выжгло желание во всём и везде быть лучшим, вторую выжгло чувство к Грапару. Сейчас пожары потухли, и оба этих человека делали что-то только затем, что это надо было делать. Надо было играть роль Лэрге Саввея и добывать информацию. Надо было придумать, как выкрасть зеркало. Надо.
— А ты чего не ешь? — спросил Герек.
— Не знаю…
Девушка лениво поковырялась в тарелке вилкой. В самом деле, кусочки курицы в сметанном соусе были её кулинарным шедевром. Особенно если учитывать, что она совсем недавно научилась готовить. И вкусно вроде бы… Но почему же ничего в горло не лезет?..
Элье казалось, она не выдержит эти четыре дня. Скорей бы, скорей! Наконец-то она будет на своём месте! Наконец-то она будет делать что-то, что необходимо — и ей самой, и другим людям… И Саррету.
Ей не сиделось. Она встала, подошла к окну, на каждом шагу чувствуя, будто к ней возвращается что-то забытое, правильное… Ах, если бы зеркало не разбили! Элья была уверена, что окажись она сейчас возле него, то без труда повторила бы свою коронную улыбку. И ещё несколько. Именно перед зеркалом она сумела бы собрать себя заново: из этих самых улыбок, из поворотов головы, из отражения собственных глаз: испуганных, насмешливо сощуренных… о, ей следовало бы потренироваться. Но лучший инструмент, который Элья могла бы сейчас себе позволить — это оконное стекло…
Какое-то время Элья стояла, разглядывая собственный призрак, но потом плюнула и стала смотреть сквозь него на облака, собравшиеся над городом: сизые и серые громады, полные непролитых пока дождей. Самого города видно не было.
И облаком над синевой дорог
Я поплыву на звук любимой песни…
Интересно, дороги с облачной высоты действительно кажутся синими? От короткого полёта на воздухоплаве у Эльи остались только воспоминания о небе, о чувстве опьянения высотой и ветром, который казался ей посланцем благословенной Эйголы. Землю она особо не помнила. И уж, тем более, не помнила, как выглядели дороги…
Тогда она чуть не умерла. И небесная высь, которая за мгновенье до того внушала ощущение абсолютного счастья, едва не свела её с ума от ужаса. И свела бы, наверное… если бы не Грапар. Как крепко он тогда прижал её к себе! И Элья вцепилась в него, будто в единственную опору на свете, веря в него больше, чем в силу гравитации… Он спас ей жизнь.
Элья стиснула зубы.
«Чтобы использовать мою кровь для обряда, а потом убить меня».
— Что случилось? — спросил Герек.
Элья вздрогнула от неожиданности и уже привычного чувства страха — погружённая в себя, она не слышала, как маг подошёл и встал за её спиной.
— Опять у меня кровь по-другому звучит? — спросила она, едва размыкая челюсти, которые словно свело судорогой.
— Нет, просто мне показалось, что ты зачем-то собираешься сломать подоконник.
Этот его дурацкий смешок. Когда его что-то смущает, он всегда шутит, как идиот. Правильно Саррет его так называет…
Элья опустила глаза и тупо уставилась на свои побелевшие пальцы.
— Отпусти деревяшку, — шутливо велел Герек.
Элья послушалась, но от окна не отошла.
— Всё это будет очень сложно, — сказала она нехотя. Потому что в ней снова горело, накипало, и надо было говорить — хотя Элья почти уверена была, что Герек многое не поймёт. — Особенно — забыть про месть. Мне иногда хочется разорвать его на мелкие кусочки… Грапара, я имею в виду.
И снова это имя — будто яд на языке.
— На мгновенье — когда мы говорили с Сарретом, — продолжила Элья после небольшой паузы, — мне показалось, что я смогу не думать об этом. Потому что есть куда более сильные вещи. Он словно вручил мне оружие против этой моей… «тьмы». Но сейчас я понимаю, что всё не так просто…
— Если тебе будет легче, представь, как он их ненавидит, — сказал Герек. — А он их ненавидит, это я тебе совершенно точно говорю. И ещё… хм… попробуй убедить себя в том, что Грапар не виноват.
— Что?.. — Элья резко обернулась. — Ты о чём? Ты что, вообще ничего не соображаешь?! Это просто… просто невозможно! Нет, я понимаю, он выполнял задание для своей любимой Иланы. Но он мог отдать Болотному Королю Равеса! Он мог потом найти кого-то другого из Клана Альбатроса для всех этих обрядов! Но он этого не сделал…
— Наверное, потому, что всё-таки не мог, — сказал Герек. — Но ты просто не знаешь почему.
— Тогда он в любом случае просто не должен был… — Элья перевела дух, — он не должен был внушать мне чувство, будто я для него важнее всего на свете, когда это не так. Он не должен был привязывать меня к себе. Это стало предательством гораздо раньше — а не там, в Белоборе.
«С той ночи в парке, когда он впервые меня поцеловал», — пронеслось у Эльи в голове.
— Наверное, я могу тебя понять, — сказал Герек.
— В самом деле? — покосилась на него Элья.
— Ну да. Посуди сама: сначала меня сдал полиции родной отец, а потом невеста. И если первому я не успел сказать, что невиновен, то вторую я оповестил об этом сразу.
— И она не поверила?
— Не знаю… Возможно, после того, как я покатался по тюремным крышам, мой вид оставлял желать лучшего, а я и так никогда не выглядел как человек, внушающий доверие.
— А зачем ты катался по крышам? — спросила Элья осторожно. Герек разоткровенничался впервые за всё время, что она жила здесь, и ей не хотелось упустить момент.
— Ну, это был мой единственный шанс сбежать и восстановить своё доброе имя. Отец-то сразу попал в больницу, кто бы занимался этим делом? А сбежать я мог только до того, как меня приведут в камеру. Так как папа мой, насколько тебе известно, детектив, да ещё и друг главного министра, мне доводилось за свою жизнь довольно часто бывать в здании тюрьмы. Причём, в основном, в приёмной перед кабинетом Дертоля. И я прекрасно знаю, что там два окна. Одно выходит на набережную Шемы, второе — на крыши невысоких пристроек. Есть скат сразу под окном, очень удобно. Полицейский, который вёл меня к Дертолю, в двух шагах от кабинета уже расслабился, да и люди там какие-то стояли, кто-то перебросился с ним парой фраз… У меня были связаны руки — но, к счастью, спереди. День был жаркий, секретарь приоткрыла окно… Вот я и выпрыгнул. Фактор внезапности сработал — до окна меня никто поймать не успел, а прыгать следом побоялись.
Элья потрясённо покачала головой.
— Крыши крышами, но если бы ты кубарем покатился вниз…
— Иначе я сгнил бы в тюрьме, вот и всё. Если уж собственный отец мне не поверил, то какие у меня были шансы?
— Дертоль бы, может, и поверил.
— Я не рискнул проверять. Я побежал к Линте… к своей невесте, то есть. Она сделала вид, что верит мне, велела спрятаться. А сама выскользнула из дома, кинулась к первому же патрульному и… в общем, пришлось опять побегать. Но тут я не удивился даже, честно говоря. Она почему-то всегда панически боялась проблем с законом…
— А потом в тебя выстрелил лучший друг.
Герек пожал плечами:
— Если бы он в меня не выстрелил, в меня бы выстрелил Мароль. Причём, скорее всего, в голову. Кстати, надо отдать Саррету должное, он оказался единственным человеком, который спросил, действительно ли я убил Марреса.