И тут Герек вдруг вспомнил, что видел мельком в одном из тангрольских садов раскидистый куст белых пионов.
Точно. То, что надо.
«Твоя уверенность — это залог того, что всё получится», — снова пронеслись в его мозгу наставления Карсага.
Но Герек нервничал, и, возможно, именно поэтому букета у него не получилось.
Собственно, вообще получилось совсем не то, на что он рассчитывал. И как это, скажите на милость, можно поставить в кувшин, без стебля-то?..
Элья зачарованно протянула руку и погладила белые лепестки. Головка махрового пиона лежала в ладони мага, как маленькое облако.
— Как ты угадал? — прошептала она.
И когда облачко перекочевало к ней, Герек понял, что действительно угадал. Этой руке не хватало именно белого пиона. Они были созданы друг для друга — маленькая белая ладонь и эти тонкие распахнутые лепестки.
Элья подняла глаза, улыбнулась:
— Спасибо… волшебник. — И хихикнула, как девчонка. — Выльешь опять воду, ладно?.. И ещё всё-таки нужно придумать, что делать с зеркалом. Здесь есть какое-нибудь ведро, не знаешь?..
— А… наверху. Может быть.
— Пойду, поищу.
Элья бережно положила пион на стол в гостиной и побежала вверх по лестнице.
Герек растерянно оглянулся на серую кучу под пустой рамой. Тьфу, он совершенно забыл про это треклятое зеркало!
***
В нагромождениях вещей на втором этаже Элья ведра не нашла, зато там отыскался пузатый деревянный бочонок без крышки, где когда-то, вероятно, хранили вино, но сейчас он был удручающе грязный изнутри и даже, кажется, загаженный мышами. В качестве совка Элья думала использовать большую жестяную кружку — где-то на кухне она видела такую, из которой всё равно никто не пил.
Однако когда Элья спустилась в обнимку с бочонком, к её ногам подкатился большой серый шар с едва уловимыми проблесками серебра.
— Это оно? — ошалело спросила девушка.
— Угу… — Герек, одним взмахом руки заставил шар обогнуть Эльины ноги, а потом закатил его между сервантом и стенкой. — Неплохо придумал, м?..
— А сразу так нельзя было? — проворчала Элья, поставив бочонок на пол и демонстративно отряхнув платье. Вся извозилась, пока копалась в этом хламе!
— Ну, я не сразу сообразил, что так можно, — признал Герек.
— Вот сам теперь и тащи эту штуку наверх!
— Ну, давай. — Герек забрал бочонок. — Я как собирался с шифровкой посидеть.
— Может, тебе помочь?.. — неуверенно произнесла Элья. — Я, правда, никогда не имела дела с шифрами, но две головы лучше, чем одна.
— Хорошо, я перепишу для тебя, тоже голову поломаешь. Там, главное, понять, что за система, потом-то просто становится… Поднимайся.
— Угу. Ты переписывай, я сейчас, на кухню только загляну…
Герек пошёл наверх, а Элья минуты две стояла совершенно неподвижно. Она думала о том, что случится через четыре дня, о стеклянном шаре за сервантом, о Саррете.
Этот дом перестанет быть её домом. Через четыре дня…
Такой привычный маршрут — по гостиной, за стояк, к печке. Послушать, как уютно похрустывают от жара дрова. Убрать с буфета пустой таз, повесить на стену… (и почему кое-кому сразу было это не сделать?!). Вот и хорошо, вот и порядок. Порядок — он как будто успокаивает.
Элья неторопливо прошлась по кухне и снова оказалась в гостиной. Увидела цветок на столе.
«Хорошо бы положить его в блюдечко с водой», — подумала девушка, но вместо того, чтобы выполнить задуманное, подошла и взяла пион.
Шаг, ещё один шаг — туда, где больше пространства… Скинуть домашние туфли…
Элья соединила руки так, что цветок оказался словно бы в колыбели. Мягко качнула вперёд-назад…
«Локти, локти!» — послышался дребезжащий голос из приютского прошлого.
И локти Эльи слегка подались вперёд, линии рук округлились, плечи ушли назад до ломоты в лопатках. Отвыкли… Ступни сдвинулись: задняя развёрнута, правая прижимается к ней пяткой — позиция «косой крест».
Когда она танцевала в «Колоколе», Саррет тоже подарил ей белый цветок. Розу…
Элья подняла кисти, ещё больше округляя руки. Пион оказался возле груди. Встала на носочки, опустилась. Отставила в сторону ногу с вытянутым носком… Очень осторожный, очень неуверенный приставной шаг. И обратно… Пион всё там же, где сердце, но теперь только в левой руке — правая медленно поднимается вверх. Как будто держит невидимую клетку, а в клетке — сама танцовщица… или кто, что она теперь? Неважно… Может, птица… Нет, струна!
Элья вытянулась вверх, до боли в мышцах, застыла. Она струна, тонкая, неподвижная — пока неподвижная; вся — воплощённое ожидание прикосновения.
И снова танец. Движения даются всё легче. Вот она выгибается назад, поднимая пион над головой — но опять опускает ладонь на уровень груди. Разворот, шаг… Замереть, встать на носки, медленно, развернув колено, поднять вверх правую ногу…
Не удержав равновесие, Элья почти упала вперёд, лишь в последний момент успев правильно развернуть ногу, чтобы не повредить стопу — и всё равно, кажется, отбила пятку.
Это был на редкость уродливый выпад. Какой-нибудь болотный монстр мог бы такой сделать — но никак не танцовщица придворного театра. Пион во время её неграциозного «па» отлетел в сторону.
Элья взглянула на него — и увидела кувшинку.
Та комната, в которой жила Элья и ещё восемь низших служанок Подземного Дворца, была проходной. Там имелось несколько дверей. Некоторые открывались лишь время от времени. А две были открыты всегда — единственные источники света в том мрачном сыром помещении, которое должно было стать домом для Эльи как минимум на ближайшие десять лет. Она тогда ещё этого не осознавала. Она вообще плохо осознавала, что случилось. Справившись с первым шоком, девушка говорила себе: «И отсюда можно сбежать». Ещё она говорила себе: «И здесь можно жить. Особенно, если не очень долго». В комнате пахло плесенью, на сырых стенах росло что-то вроде мха… впрочем, возможно, это были водоросли.
Кувшинка покоилась в чаше с водой за одной из всегда открытых дверей.
Сначала Элья почти не замечала её. Даже не смотрела в ту сторону. Но долгие дни полутьмы, однообразной работы и невыносимой усталости сливались в сплошную полосу, и взгляд сам собой выхватывал хоть что-то, что отличалось от этой беспросветности. Так Элья и узнала, что за одной из открытых дверей есть кувшинка.
Эта кувшинка породила в ней тогда смутные воспоминания о солнечных днях, о лете, о пикниках на берегу пруда в одном из парков Аасты… О том, что наверху.
Сто лет… она сто лет это не увидит?! Нет, невозможно. Этого просто не может быть.
Однажды, когда рядом никого не было, Элья осторожно выглянула за эту дверь — посмотреть, что там ещё, кроме чаши. Оказалось — коридор. Пустой, освещённый теми водорослями, что использовались во дворце в качестве светильников, с очередным рядом дверей, кое-где — тоже открытых. По уму, следовало бы посмотреть на кувшинку и тут же вернуться — дальше идти явно было нельзя. Элья бы, возможно, так и сделала — если бы до её слуха не донеслись пронзительные крики, порой переходящие в глухие рыдания. Она замерла в нерешительности — и тут внезапно из-за ближайшей открытой двери в коридор вышла девушка с древней шваброй. На девушке, как и на всех служанках, были лохмотья, причём такие страшные, что Элья невольно поёжилась в своей тогда ещё целой одежде.
Девушка тоже заметила Элью и подошла к ней.
— Как твоё имя? — спросила она голосом, почти лишённым какой бы то ни было окраски. — Я должна доложить таррагане, что ты здесь ходишь.
При упоминании тарраганы Элью пробрал холодок, хотя на тот момент ей ещё не была известна вся страшная мощь этого существа. Узнавать о ней на собственной шкуре тоже не хотелось, поэтому девушка собрала весь свой арсенал актёрских способностей и как можно уверенней выдала:
— Я одна из высших служанок и могу ходить, где хочу! А вот что ты здесь делаешь?!