Кто-то вошёл за её спиной в кабинет, закрыл дверь, гаркнул что-то приветственное…
Хотя, конечно, никого не было. Только она и главный министр. Только она и Дертоль.
И теперь Элья должна была передать зеркало, в котором была заключена Макора, именно ему. Иначе промедление разорвёт её в клочья.
Но это почти невозможно… Её душа, впитавшая в себя затхлость Подземного Дворца, рвётся прочь, прочь, прочь… Её душа слышит горн — Болотный Король призывает ту, которая попала в лапы монстра, имеющего власть над порогами… В белоборских болотах маг сгниёт заживо, если осмелится пойти за ней туда…
Туда, где её место…
Туда, куда она сможет отправиться прямо сейчас, хоть через этот стакан с колодезной водой… С водой из самых глубин земли…
Но она должна передать зеркало!!
— М… — выдавила Элья.
Как сказать, как объяснить?! Саррет должен был сразу его предупредить… А он про какую-то дурацкую политику…
— Ты что, говорить разучилась? — холодно осведомился Дертоль. — Или слышать?
— Возьмите… пожалуйста…
Неимоверным усилием воли она заставила себя преодолеть то небольшое расстояние, что оставалось до стола. Остатками разума Элья понимала, что ни в коем случае не должна рассказывать Дертолю о клятве.
Потому что она пообещала себе не предавать Герека. И сейчас только выполнение этого обещания, и ничто больше, делало её человеком. Позволяло ей оставаться таковым хоть чуть-чуть… Хоть одной крохотной частицей сознания — но быть… ни рабом клятвы, ни нежитью…
Лицо Дертоля скривилось в неопределённой гримасе, но зеркало он всё же взял.
И тут, стоило только Элье разжать пальцы…
Это было так, как если бы она раньше представляла собой некий сплав из человека и громадной башни — и вдруг в одну секунду всё, что не было живым, треснуло и осыпалось. Словно невиданных размеров куча камней, грязи и железа рухнула к её ногам.
Она родилась заново.
Она упала на колени, заливаясь слезами.
— Проводите её в камеру С-38, — велел Дертоль.
Камера. Какая-то камера! Да всё, что угодно… теперь — всё, что угодно! Она живёт, живёт!..
— Сообщение, — брякнула Элья, когда двое полицейских подняли её с обеих сторон и поставили на ноги.
— Что за сообщение?
Дертоль, который уже сел обратно за стол, резко вскинул голову. До чего же он был похож на филина! А она и забыла!
— Макора передала вам сообщение. Оно у меня в руке. — Несмотря на то, что её крепко держали под локти, Элья смогла беспечно помахать ладонью. Она буквально упивалась каждым своим движением, каждым мигом, прожитым без клятвы.
— Пусть подойдёт, — сказал Дертоль стражникам.
Какой он стал суровый… и как будто ещё больше постарел. Черты лица заострились, ужесточились, и кажется, эти тонкие бескровные губы больше неспособны на улыбку.
Впрочем, возможно, только для неё…
Элья остановилась перед столом и протянула ладонь, над которой поколдовала Макора. Взгляд девушки, тем временем, невольно скользнул поверх седой головы Дертоля к окошку. Как приятно было наблюдать победу естественного, живого света над магическими дешёвками, развешенными в кабинете! Каждый из кристаллов словно пародировал солнце и был теперь лишь маленьким злобным огоньком.
А на знакомой Элье тропинке, пересекавший пустой зелёный двор перед тюрьмой, стояли в обнимку два человека. И сразу стало ясно, почему Саррет запнулся, когда делал свой доклад.
Взгляд его в тот момент тоже упал за окно.
«Кто-то сбегал за ней, — поняла Элья, глядя, как ветер треплет золотые пряди Клессы, прятавшей лицо у Саррета на груди. — Или даже съездил. Пока он ходил со мной к Дертолю, кто-то решил устроить ему сюрприз. Кто-то, кто знал, что он только что с поезда и ещё не был дома…».
Ей тут же вспомнился парень с располагающей улыбкой и россыпью веснушек на лице.
Элья увидела, как Саррет, прежде стоявший неподвижно, опускает голову, как бы прячась — словно чувствует, что за ним наблюдает кто-то — и крепко зажмуривается.
«Дурак ты, Герек…» — грустно подумала Элья.
Дертоль меж тем выпустил её руку, и когда та, онемевшая, упала на стол, Элья опомнилась и посмотрела на него.
Вокруг длинных пальцев главного министра сверкали голубоватые искорки, вихрясь подобно летней мошкаре, вроде той, что сегодня к полудню слетится к полянкам в парках, на самый солнцепёк… Ведь день обещает быть ясным…
Только Элье погулять по солнечному парку было суждено ещё очень нескоро.
Отведя взгляд от собственных пальцев, Дертоль кивнул застывшим в отдалении стражникам, и те тут же, отмерев, подбежали к арестованной и завели ей руки за спину.
Элья старалась поймать взгляд Дертоля, но тщетно — главный министр просто ждал, когда, наконец, останется один в кабинете и сможет прочитать — или услышать? — послание.
В окно тоже смотреть было бесполезно — что мог бы сделать сержант Саррет, даже если бы думал о ней в этот момент?
Об Элье никто не думал. Она, в сущности, никому не была нужна. Даже люди, которых она видела в коридорах, не проявляли к ней интереса — арестованные под конвоем были в этих стенах привычным явлением…
Но зато, шагая в сопровождении стражников в камеру С-38, и даже после, когда железная дверь с решётчатым окошком замкнулась за её спиной — Элья впервые за долгое время чувствовала себя свободной.
***
Секундное погружение в один из ярчайших миров, одно волевое усилие — и синие искры сложились в свиток пергамента, такой реалистичный, что Дертоль едва удержался от того, чтобы взять его в руки. Касаться письма было ни в коем случае нельзя: если имеешь дело с Макорой, следует вести себя крайне осмотрительно.
Здравствуй, дорогой!
Я так соскучилась, что едва не сорвалась в путь сама.
Но я держу себя в руках. Ты ведь меня знаешь: сначала я продумаю нашу встречу до мельчайших деталей, и лишь потом мы, наконец, увидимся.
Я всё-таки выиграю, Дертоль. Я уже начинаю выигрывать — ты ведь сам это чувствуешь. Ты же не понимаешь, что происходит с Эрестом, верно? Ты, закоренелый консерватор и любитель традиционных стилей колдовства, должно быть, полагаешь, что король просто очень устал, что ему требуется отдых, и тогда он снова сможет управлять этим огромным государством мудро и справедливо… так, кажется, ты мне однажды говорил?
Но когда ты дочитаешь это письмо, Эрест уже будет не в твоей власти. Он будет всего лишь выжившим из ума стариком — и ты ничего не сможешь с этим сделать. Да, магия способна на это. Моя магия.
Тебя ждёт много сюрпризов, Дертоль. Я уничтожу всё, что составляет твою жизнь. Всё, что ты любишь. Всех, кого ты видишь каждый день. Я населю твой мир такими кошмарами, которые ты и не в силах был бы вообразить. Я убью Татарэт, его короля, саму его идею — всё то, ради чего ты погубил меня.
А потом… но нет, я пока не буду открывать всех своих карт.
Всё-таки не зря я столько лет училась терпению.
Но обещаю: тебе не понравится.
Макора
Дертоль медленно шевельнул пальцами и какое-то время наблюдал, как синие искры, оставшиеся от уничтоженного послания, разлетаются по его кабинету. Потом встал и подошёл к окну.
Он любил встречать рассвет именно здесь. Иногда даже приходил на работу среди ночи именно из-за этой своей слабости, а не из-за срочных дел. Но сейчас, конечно…
Взгляд главного министра упал на парочку во дворе. Они, наконец, отлипли друг от друга и шли по тропинке к воротам. Лёгкие, светлые, как залитый новорождённым солнцем город.
Перед длинным носом Дертоля замельтешила голубоватая искорка.
— Что ж, посмотрим, — сказал ей главный министр.
Искорка погасла.