В Соли-на-Вычегде обоз застрял на три дня. А всё потому, что Кирилка Федоров заявил Строгановым: пока не дознаюсь, на какой варнице мертвят людей на цренах, с места не стронусь! С другим бы допросчиком они и разговаривать не стали, отмахнулись, как от досадливой мухи, уполномочие свыше потребовали, а тут, на-ко тебе, сын сибирского управителя. С ним не поспоришь. А ну как опалится родитель за неуступку, начнет чинить препятствия в делах, подведомых Москве? Ведь это не царь югорским воеводам да лучшим тамошним людям грамоты пишет — Нечай Федоров. Ссориться с ним — себе в лицо плевать.
Однако не сразу покорился сольвычегодский Строганов, а после того только, как настырный Кирилка выставил мертвых на опознание посадским людям, пообещав каждому тайну свидетельства и посильную награду. Много сыскалось обиженных прижимками местных властителей, ох много! Не сговариваясь, указали они: этот, который с открытыми глазами помер, не кто иной как Савка Унадышев — качальщик рассоливных труб с Успенской варницы, а двое других — повар и подварок с Троицкой. С неделю назад встретились они меж собой в тутошнем кабаке, выпили крепко и понесли хульные речи против Никиты Григорьевича и Максима Яковлевича, другого Строганова, Соликамского. Задели и покойного Семена Аникиевича. С хмельных-то глаз чего не скажешь? За то их и схватили. Оська, сынок Упадышева, да Саломатов Омелька из Ямской слободы, да меньшак Саломатов именем Степка, а с ними еще человека три-четыре пошли к Троицкому прикащику о милости для непутевых просить, так их тоже схватили и упрятали невесть куда.
Поняв, что запираться бесполезно, Никита Строганов притворно вознегодовал. А ведомо ли Кириле Нечаевичу, заявил он, что хульные речи этой сволоты направлены были главным делом против законного царя Бориса Федоровича Годунова? Ему в пику они самозванца Димитрия всяко хвалили и возвеличивали. Не стерпел троицкий прикащик такого надругательства над царским именем, не удержал праведного гнева, самовольство проявил. Хотел о других злоумышленниках допытаться. За что и наказан будет. Но по сути его упрекнуть не в чем. Воры, вставшие против справедливого царя, иного обращения не заслуживают. Место им в яме придорожной, как собакам бешеным, без погребения.
Однако и Кирилка не лыком шит. Оставил он с Никитой Григорьевичем обозного голову Поступинского да сольвычегодского воеводу, да Тояна Эрмашетова и просил до своего возвращения никуда со двора не отлучаться и никого с посылками вовне не отправлять, а сам вместе с Баженкой нагрянул к троицкому прикащику. Так-де и так: я — полномочный сын четвертного дьяка Нечая Федорова, имею спросить без уверток — за что Савку Упадышева и его сображников умучил? Тот и признался: за то, что хозяев без удержу лаяли.
— А еще кого? — спросил Кирилка.
— Больше никого. Их токмо…
Вот тебе и вся недолга. Пришлось Строганову против воли признать лжесвидетельство, выдать на расправу троицкого приказчика и его подручных, а Оську Упадышева, Саломатовых и других, безвинно схваченных и уже пытанных в варницком застенке, немедля освободить.
Воевода у Федорова-младшего кисло спросил: какого наказания по его мнению заслуживают самоуправщики? Кирилка, не моргнув глазом, выпалил присуду Ивашки Ясновидца: надеть каждому ошейник с мертвым крестом от убиенного и не велеть снимать до будущей весны. А еще немедля отправить на погост — рыть могилы. Пусть все видят и знают, что расплата за содеянное зло на чины не смотрит.
Обрадовался Строганов такому малому запросу, закивал согласно, де справедливо рассудил Кирила Нечаевич — не в мести правда, а в силе креста взыскующего; не тот мертвый, кто в смерть вошел, а тот, кто живучи, душу потерял; ее спасать надо. Не стал раздумывать и воевода: быть посему!
Однако рано обрадовались соливычегодские властители. Копая могилу, один из убивцев в расстройстве руки на себя наложил. Донял-таки его мертвый крест.
И полетела по округе молва о молодом московском справедливце, который не убоялся самого Никиты Григорьевича Строганова с его безмерной властью, простым словом правды злосердие его приспешников против этих же приспешников и повернул.
С тех трех дней в Соли Вычегодской Кирилку будто подменили: был недорослем, прохлаждающимся в обозе, стал полноценным дьяком, способным на многие распорядительные дела. Отцовский наказ запоздало вспомнил — делать подробную запись дороги. Не единожды ему Баженка о том наказе напоминал, да всё без толку. A тут на тебе, развел Кирилка чернила, гусиное перо заострил и ну вырисовывать на чистом листе домишки — один над другим — лесенкой вправо. Потом приделал нижнему рядок церковных маковок и обнес крепкой стеной. Следующим двум прималевал по два куполка. На четвертый поставил букву ять с крестиком, на пятый — веди. Шестой и седьмой оставил в начальном виде, а поверх восьмого изобразил рожу с раздвоенным языком. Такие же языки, но ни к чему не приставленные, разбросал по листу меж простыми и церковными домишками, соединил их цепочками набродных следов.