Он вспомнил поверье солькупов, де душа человека после его смерти становится птицей. До того, как вселиться в новорожденного, она живет на дереве душ, летает, где хочет. И название у нее не простое: душа-птица, душа-имя или четвертая душа.
«Тьфу ты! — остановил себя Тырков. — Но я-то не новорожденный! И не соль-куп вовсе! Ко мне эти придумки не относятся… Хотя как сказать. Кто не умирал от самострельной стрелы, тому не понять, как это заново на свет народиться…»
«Русийские люди по-другому мыслят, — тут же возразил он самому себе. — Что Богом дано, им и возьмется. Коли потребуется Создателю, он безо всяких там птиц души вместе с именами переселит. Да и зачем новому старое?.. Опять же не в обычай русиянам души умерших по счету раскладывать, где из них вторая, а где четвертая. Душа на то и душа, чтобы единой быть. Божеской! Мир от двоедушия и троедушия стонет, потому как оно страшнее чумы и холеры. Иное дело Душа-человек. У такого грешное тело ни совесть не съест, ни прямоту, ни добролюбие. Вот как у дединьки Елистрата, вечная ему память».
Тепло стало на сердце у Тыркова, покойно. Вспомнился ему легкий неугомонный прародитель, а заодно тучные стада коров, лошадей, овец, при которых он в перегонщиках ходил. Очень уж любил дединька животных, жалел их, не понукал зазря, хоть и путником при них обретался. Бывал счастлив, когда стадо шло не на убой к городским мясникам, а просто перемещалось с места на место или закупалось на штучные торги. Тут уж его душа пела, наружу рвалась, общения просила.
А как дединька церковный звон любил! До умопомрачения. Любил, когда церкви народом захлебывались. Знал всех пономарей в Новогородских, Белгородских, Важских, Новосильских, Смединских и прочих землях. Утром, чуть свет, лез с ними на колокольню, чтобы полюбоваться, как от первого удара черти с земной тверди полетят в преисподнюю. Заработанные в нутах копейки налево и направо раздавал — всякому, кого гнула бедность. А уж коли попросит который из деревенских священников на погорелую или порушенную временем церкву денег собрать, так расстарается, что непременно оживет, украсится она, станет самой звонкоголосой в округе! Умел быть заодно и погонялой, и прошаком, и посыльным, и дорожным писчиком и еще Бог знает кем. Это споначалу девки на него жалеючи глядели, как на перехожего каженика, дурачка деревенского, а уж после стали виться подле, как пчелы у цветочных середышей. Одна из них — Маюта — отбила его себе в мужья да и нарожала от сердца семь сыновей, девять дочерей — и никто из них от хворей и несчастья не помер, хотя смерть вокруг детишек нещадно косила. Сумел дединька превозмочь судьбу, неласковую к нему с ранних лет.
К тому времени, как заневестилась старшая дочь его Аннушка, у вологодского тыркаса[319] средней руки Авдея Тырыкуши[320] сын Фома первую бороду отрастил. Елистрат с Авдеем крепко не ладили, зато дети их по любви сошлись. Не захотел Фома отцовское дело наследовать, подался в казаки, благо надобность в них завсегда есть. Так вот и откатилось яблоко от яблони. Сгладились его бока, сгладилось родовое имя. Фома стал писаться сыном Тырковым. И Василей Тырковым пишется, но по натуре своей он куда как ближе к Елистрату Синице.
Бывало возьмет дединька внука с собою в перегон и давай беседовать. Всё, говорит, примечай, где какие люди живут, как меж собой изъясняются, близки ли к Богу или дьяволу в рот заглядывают. В каждом слове указка есть, кто из какой местности или из какого там народа будет. Взять, к примеру, заглавное слово — церковь. Одни выговаривают его, как надо, другие с перековыркой — тщерковь. Вот и смекай себе: этот из Вязников будет или откуда-то с Оки. Только там тщеркают. А дальше — за Окой, почитай, до Нижнего Новгорода, привыкли молвить черква. В Пскове, у Ладоги, на Вологде, или под Москвой чаще услышишь черковь. Ну а уж владимирский житель или там переяславский будет и чвакать и цекать. Из церкви он непременно сделает цчеркву. Вроде бы ничего особенного, а ты уже знаешь — из каких краев человек. Ну и заводи с ним беседу сообразно его отчинным интересам. Ежели это коренной северец, с ним лучше поминать Спаса или Николу Угодника, покровителя странствующих, бедных и страждущих, Зосиму с Савватеем. которые Соловецкий монастырь основали, Кирилла Белозерского или Тихвинскую Богоматерь. Выходцы из серединной Русии, где много оврагов, мелких водоемов и скотных выпасов, охотней на священномучеников Параскеву-Пятницу и Власия откликнутся, а уж которые с Киевской Руси идут, тем краше всего святой пророк Илия и София — Премудрость Слова Божия. Правильно учнешь разговор, с пользою и кончишь. Потому как приветливый да понятливый, да боголюбивый не чином берет, не мошной, а умным подходом. У него своя власть — знание. А уж коли к знанию приложить усердие вкупе с терпением, совсем ладно будет.