— Оставь ты свою латынь Бога ради. Ответствуй прямо: откуда?
— Из Китайского озера.
— Чем докажешь?
— «Записью о московских делах» барона австрийского двора Сигизмунда Герберштейна, — весьма бегло заговорил ученый швед. Сразу видно, пообтерся при дворе, выучился складно изъясняться по-русийски. — Сия дебелая книга, — продолжал он, — знаема на весь европейский мир, тиснута в многождых странах по разным языкам. В ней есть ландкарта Сибирской Татарии. В ландкарте той есть Китайское озеро. Китайское озеро дает Обь. Обь столь широка, что одним днем ее едва переедешь. От Китайского озера приходят черные люди, приносят жемчуг и всякие другие товары. Их покупают народы, обитаемые в крепостях Серпонова и Грустины…
— И где же эти крепости стоят? — заинтересовался царевич. — Покажи на плане, явленном дьяком нашим Нечаем Федоровым. Можешь?
— Могу! — Петрей обозрел чертежные листы, потом уверенно ткнул пальцем в низовья Оби. — Тут за царством Тюмень под Лукоморскими горами и будет Серпоновы. А Грустины надо искать на плавежной реке Ташма. Она от Серпонова до Китайского озера где-то тут, — белая рука Петрея с длинными ногтями повисла в нерешительности над листом с Томой и Ушай-реками.
В дворцовой палате воцарилась удивленная тишина.
— Како ты сказал называется плавежная река в Грустинах? — переспросил царевич.
— Ташма.
— А вдруг это и есть Тома? А Грустины — суть эуштины? А?
— В том я не сведом, ваше высочество, — пожал плечами ученый швед. — Все может статься. Однако ж сие наблюдение интересно есть.
— Ну что ты теперь скажешь, дьяк? — торжествующе перекинулся на Нечая царевич. — Будешь и дальше упорствовать?
— Да ведь как не упорствовать, государь? — взволновался тот, — Ходили мои людишки по Обь, наскрозь ходили. По их росписи сливается она из двух рек поменьше — Быи и Кыи[50]. Быя вытекает из малого горного озера, а Кыя сама из себя. О Китайском никто из них и слыхом не слыхивал. А вот большое озеро Дзайсанг[51] встречали. Но в нем родится обской Иртыш, а вовсе не Обь… Широка она, приелико широка, но переплавиться через нее и за час можно. Я уж не беру Серпонову и Грустины. От небылиц к делу ничего не прибавится.
— Но ведь сказано было: записная книга посланца австрийского двора знаема на весь европейский мир! А в ней ландкарта с Китайским озером.
— И не токмо в ней, — почтительно дополнил ученый швед. — У Фра-Муаро, у Вида, у Меркатора…
— Кому же верить?
— А вот ему, — Нечай глазами указал на Тояна. — Он-то ужо из первых рук положит.
— Твоя правда, дьяк, — снова повеселел царевич. — Как это мы про сибирца забыли? Вопроси его поскорей про Китайское озеро.
Нечай моргнул Тевке Аблину, и тот перетолмачил вопрос Тояну.
Тоян покачал головой:
— Умар[52] — великая река. Зачем ей Китайское озеро? Китайская страна далеко, из Эушты ее не видно.
— А сколь велика Тома?
— От горы Карлыган до Умара десять дней плыть.
— Что за горы такие? Чем особенны?
— Там владения Ия[53] Тоом. У нее много подземных ручьев. На каждом камень лежит. Сняла Ия Тоом запор с самого большого, и родилась бегущая Тоом. Пол пути она течет в камне, пол пути в земле. Эушта считает ее своей матерью.
— Что есть Эушта? Откуда пошла?
— Так звали первого человека, который подружился с духом тайги Таг Ээзи. Он взял в жены его дочь. От них пошли дети — эушталар.
— И много у вас духов?
— Сильно много, — подтвердил Тоян и принялся считать: — Ой иясе — хозяин жилища…
— По-нашему домовой, — кивнул царевич.
— Су иясе — хозяин воды…
— По-нашему водяной, — снова кивнул царевич.
— Ек — вредоносные духи…
— По-нашему черти! — царевичу понравилось самому перетолковывать уже перетолмаченное Тевкой Аблиным.
— Куй — хранитель души…
— По-нашему ангел!
— Улят — олицетворение болезни…
Царевич задумался, не находя замены.
— Ене — божество огня…
И снова промолчал царевич.
— Оряк — привидение…
— По-нашему тако ж привидение, — облегченно вздохнул царевич и вдруг выговорил ученому шведу: — Ты чего это губы кривишь, Петрей? Я все вижу!
— Ошибаетесь, ваше высочество, — округлил и без того совиные глаза Петрей, но губы его продолжали насмешливо змеиться. — Совсем заслушался.
— Ну тогда поди сядь на лавку, пока я с Тояном перемолвлюсь.
Ученый швед с охотой вернулся на свое место, а царевич вновь занялся расспросами:
— А скажи, князь, откуда взялся на Томе первый человек?