Тырков задумчиво огладил бороду:
— Вот как оно было. Москва приходит или на свое, или на пустое место.
— Эушта не пустое место!
Это сказал Танай. В его ломком полудетском голосе прозвучал вызов.
Тоян предостерегающе щелкнул языком, но Тырков остановил его:
— Погоди-ка, князь! Дай договорить милому сыну.
— Эушта не пустое место, — упрямо повторил Танай.
— Эушта тоже откуда-то пришла, — проворно поворотился к нему Тырков. — Вода не в гору течет, а под гору. Не каждому дано подняться наверх, дабы посмотреть, откуда она начинается, где точит камень, а где песок, либо болотную кочку. В Святом писании сказано, де была устроена Богом земля и жизнь на ней, но впали люди в скверну и развращение. Тогда Бог навлек на них карающий потоп и велел праведному Ною, чтобы сделал он себе большую лодку названием Ковчег и взял в нее жену, сыновей с женами и всякой твари по паре. Вот и выхолит, что все мы из Ноева Ковчега…
Толмач едва поспевал за объяснениями Тыркова.
— Три сына было у Ноя. Москва числит себя от Иафета. Но слыхал я, что и у наших народов в седьмом колене от Иафета был князь Татар. Коли так, мы пришли с одной стороны и нам нечего делить. Пока русияне делились, они были слабы. Когда ордынцы стали делиться, они стали слабы. Сюда эушта пришла раньше. Кто спорит? Но Москва строит Сибирь не только для себя. Она ищет здесь дружбы.
— И соболя, — подсказал Танай.
— И соболя, — охотно подтвердил Тырков. — И общую землю. Я ведь вам не зря сказывал про других сибирских князей и про то, что с ними за Москвою сталось.
— Зачем нам знать о плохом плене? — прищурился Танай. — Чтобы напугались?
— Вот те на! — хлопнул себя по коленке Тырков. — Разве ж такого молодца испугаешь? — но на рассеченной ноздре его вздулся, заплясал белый рубец. — Значит, по-твоему, княжич, медведя убил не тот, кто убил, а кто пришел следом и хочет есть? Ловко!
— Мне не нужны чужие слова. У меня свои есть!
— Ну если так, поверь от сердца. Не пугать я пришел, а советовать. Чтобы наперед было когда подумать. Еще спасибо скажете…
Пока они мерялись словом, Тоян внимал им душой.
Дерзость сына сначала испугала его, потом наполнила гордостью. Так и надо держаться в разговоре с сильным — независимо. Но и терпеливая уверенность Тыркова ему понравилась. Она успокаивала.
Откуда пришла Эушта?
Откуда пришла Москва?
Тырков говорит: от Ноя.
Пророк Мухаммед говорит: от Аллаха!
Старики говорят: из вечности.
Иль алла!
Когда-то на том же почти месте, где теперь сидит Танай, стоял он, Емек-Эушта, такой же юный и такой же дерзкий, а на месте Тыркова возлежал Кучум-хан, властитель остатков Сибирского улуса, но в груди у него не было мудрости. Уходящий день слепил его местью.
Откуда пришел Кучум-хан?
Сколько врагов у Эушты?
Что ответить Москве?
Надо думать. В ушедшем дне живет день, который еще впереди. Иль алла!
И Тоян думал. Думал и вспоминал.
В стране Сиб-ийр
Было время, когда эушты не было, а был телеутский народ очу, и кочевал он в стране пестрых гор и высоких равнин по ту сторону Алтая и Саян между Черным Иртышом и чистоводной Селенгой. Не сосчитать туманы, висящие над Селенгой, так она длинна, но ее приток Орхон вдвое длинней, а его туманы вдвое гуще. У Орхона есть свой приток — Тола, а у Толы — свои притоки. Много быстрых и медленных рек течет на той стороне земли — все не сосчитать. Они похожи на деревья, которые растут вдоль Тенгри — Вечного Синего Неба. Их ветви и корни, переплетаясь, соединяют горы и озера в одно целое.