Так оно и вышло.
Расстарался Власьев лучше некуда. К тому времени, когда стали собираться к царскому двору приглашенные им иноземцы, вынеслась на Ивановскую площадь пятерка резвых эуштинских коней. На одном из них, управляя остальными, восседал лихой наездник Мамык, племянник Тояна. Голова его увенчана лисьим треухом, легкая шуба подпоясана кожаным поясом с чешуей из железных блях, широкие короткие шаровары заправлены в сапоги из красной кониной розвали.
Гикнул Мамык, подкидываясь вверх, и вот он уже на другом скакуне. Как сумел, не запутавшись, переменить в полете поводья, бог весть, но ведь переменил! Затем другого коня на бегу оседлал, третьего. В улыбке рот ощерил, да кривая она у него, как ордынская сабля.
Остановил в изумлении свою санную карету английский посол Фома Смит. Он уже бывал в Москве с поручениями от своего королевского двора, привык ничему здесь не удивляться, понеже Московия непредсказуемая страна, однако и ему диковинно зреть меж православных храмов скачущего, как у себя по степи, татарина. Мало ли натерпелась Русия от набежчиков, мало ли стонала под игом диких азиятских народов, а ныне с ними непонятно зачем дружится, да еще с вызовом европейским гостям.
Еще больше раздосадованы ганзейские купцы. Прошлым годом домогались они у царя Бориса беспошлинной торговли, казенных ямских лошадей для перевозки своих кладей, такого же строительства гостиных дворов в крупнейших русийских городах и многих других повольностей. Но государь ответил им: будьте как все. Чем вы лучше испанских, французских, литовских, датских и прочих торговщиков? Покупайте себе или делайте своим иждивением гостиные дворы, платите на равных с другими пошлины, заводите свой извоз. Сунулись ныне ганзейцы в Новгород, стали требовать места для строения домов и лавок, а воевода Петр Иванович Буйносов- Ростовский их не пожаловал, стал затяжки творить. Так и не дождавшись от него содействия, отправились купцы кто во Псков потому же делу, а кто на Москву — жаловаться на князя Буйносова. Обидно им видеть после своих злоключений, как приветит Годунов неизвестного Тояна-эушту. Подвинул встречу с европейскими гостями ради его челобития!
Австрийский посол барон Логау сделал вид, что не заметил скачущего Мамыка. Гордо проследовал мимо посланник грузинского царя Александра, прибывший просить за стоящую под ножами турецкого султана Иверию. Но и у них в душе шевельнулось неудовольствие.
На это и рассчитывал Власьев, устроив на Кремле показ поклонных коней Тояна. Умеет он в лицо угодить, а за глаза возбудить недоброе против иномысленного с ним человека любого чина. Сам Власьев останется при этом в стороне, на худой конец подставит вместо себя кого-нибудь другого. Вот хоть бы и Нечая…
Не ведая о том, какие каверзы строит ему думный дьяк, царь Борис любовался удалью Мамыка из протаянного для такого важного дела дворцового окна. Рядом с ним стояли сын Федор и всемогущий дядя Семен Никитич Годунов, царев стольник и окольничий, главный советник по государственным делам. Он хмурился недобро. Не по душе ему скачки на Ивановской площади, да теперь их не отменишь. Поздно узнал. Не портить же венценосному племяннику хорошее настроение. Он нынче по добру встал, с легкой ноги, без костолома, без головных болей. Даже лицом посветлел. Такое с ним нечасто бывает. Пускай порадуется.
— Ишь прыгучий какой! — довольно следил за Мамыком царь. — Так и летает!
— Молод, потому и летает, — разлепил губы Семен Никитич.
— Не токмо, — подал голос царевич Федор. — Умеет летать, вот почему, — и вдруг попросил отца: — Батюшка, оставь при мне этого удальца. Понравился он мне.
— Твоя воля, — с любовью глянул на него Годунов. — Кони должны быть под хозяйской рукой. Коли захочет по своей воле остаться, я не против, велитель мой.
Потом вместе с ближними боярами отправились они в Большую Грановитую палату смотреть поклонных соболей. Тут и пристроился к ним Власьев. Его забота — показывать да ответствовать, коли что непонятно будет.
Снаружи Грановитая палата похожа на белый драгоценный дворец. Стены ее выложены гранеными плитами известняка, окна украшены лепными узорами. Внутри она и того краше. Потолки выкруглены просторными сводами, поставлены на подпорные столбы. Повсюду на них в ярких красках положена история рода человеческого, взятая из библейских писаний. А рядом запечатлена в лицах история отечества. Вот Владимир Великий в царской порфире, вот Ярослав Мудрый, вот Владимир Мономах. А дальше их славные последователи — Юрий Долгорукий, Александр Невский, Дмитрий Донской, Василий Третий, при котором построена Большая Грановитая палата, и так до сегодняшнего государя, Бориса Годунова. При Федоре Иоанновиче он изображен был царствующим шурином и имел на голове шапку мурманку, а на плечах распахнутые золотые одежды. Теперь его венчала двурядная, надстроенная одна над другой шапка Мономаха, а сам он облачен был в ни с чем не сравнимое царское убранство.