И потекли к Тояну дорогие одежды, ткани, серебряные кубки. Годунов знал, что увидев такое, ганзейские купцы опять скажут «о-о-о-о!» Вот и пусть говорят. Москва она на то и Москва, чтобы даже в шаткое для себя время, при голоде и неустройстве ни на что не скупиться.
Наказная грамота
Борис Годунов сказал свое царское слово о Томском городе. Власьев по обыкновению перевесил его на Нечая, де сам размысли, Нечай Федорович, что к чему, а мне высочайше велено в Датское королевство с неотложными делами следовать. Вот и пришлось Нечаю всё устраивать.
А устраивать много чего надо. Город поставить — дело нешуточное. Эвон где она Тома-река, в дальних неизведанных местах за Обью. От ближних острогов до нее еще идти да идти, одолевая сотни глухих верст. Помощи от тамошних служилых людей ждать не приходится. В Кетском и Нарымском острогах вкупе с присланными на караул годовальщиками их и по трех десятков не наберется. Другая беда — весенние водомои.
Тот же Нарым взять. Ставили его всего одну осень, чтобы от Пегой орды немирного князьца Вони отгородиться. Устроились на недоступном острове между средним и нижним устьями реки Кети. Велено было разорить острог, как только вонины остяки уймутся и станут под высокую царскую руку. Да пожалели казаки сделанное, не разломали временную крепость. Однако самоуправство наказуемо. В новые годы вешняя вода стала сметать защитные стены, избы, повети, топить животину, которой умудрились обзавестись непослушники. Пришлось переносить острог на обской берег ниже Тогурского устья. До сих пор не ясно, на своем ли он месте сейчас, хотя и поставлена в нем накрепко Покровская церковь.
У Кетска похожая история. Поначалу сделали его недалеко от Нарыма, на нижней Кети, но потом занадобилось перекочевать с ним на верхнюю. А это далеко в стороне от обского пути.
От Суратского острога до Эушты вдвое дальше, чем от Нарымского, зато в Сургуте ныне чуть ли не триста казаков, стрельцов, литвы, черкас, а сверх того гулящие и посадские люди разных занятий, крестьяне, ружники[115] и оброчники. Из служилых да неудельных жильцов полсотню и забрать не грех. По главное — плотбище на Оби сделать. Для похода много речных судов потребуется, а там и лес подходящий и место угожее. Ежели с умом взяться, к лету судовая рать как раз на воду станет. Тем временем воеводы других сибирских воеводств успеют прислать в Сургут для похода расписанных каждому людей сколько потребно будет, кормовые и военные запасы. Одно с другим и сойдется.
Рассудив так, Нечай стал прикидывать дальше:
«Коли в Сургуте учнется дело, то и клятву у Тояна надо там принимать. Большой сибирский воевода Андрей Голицын на это, ясное дело, обидится: пошто стольный для Сибири Тоболеск обхожу? А по то, чтоб не заставил Тояна излишне кланяться, не заносился перед другими воеводами. Хотя бы и перед Сургутским Головиным. Пускай Тоян дает шерть перед теми, кто пойдет с ним в Эушту. Вот это будет по-божески».
Представив себе вечно недовольное лицо Голицина, которого Годунов за каверзы всякие отправил на Сибирь в почетную ссылку, Нечай хитро прищурился:
«Я его другим отличу. Заберу у него письменного голову Василия Тыркова да и пошлю на Тому город ставить! Разве не почетно отдать на большое государское дело своего человека? Да и Тыркову пора из-под его придирок на собственное дело выбираться. Вот сделает город в Томи и сядет на нем воеводою. Добрый из него получится управник. Лучше него и сыскать трудно. Это он к Тояну с посольством ходил, он Тояна к Москве наладил. Ему и дело до ума доводить».
Но тут Нечаю вспомнилось, как прошлым годом Тырков Власьеву суперечничал. Крепко досадил. А Власьев только на словах мягкий. Внутри — камень. Обид от нижних людей он не забывает. Кабы не напомнил Тыркову старое…
Тень набежала на лицо Нечая. Враз забыл, как только что осадил в задумках тобольского воеводу Голицына. Тоже ведь не простил ему былой заносчивости. Но кто себя видит в такие минуты? Мысли другим заняты.
«Там видно будет, — решил Нечай. — Может и не зачеркнет Власьев Тыркова, коли я его в грамоты вставлю».
Стал думать, кого бы послать с ним на Тому в товарищах.
«А тут и искать не надо, — вдруг осенило его, — Сургутского голову Гаврилу Писемского, вот кого. А что? Послужилец он отменный. Звезд с неба не хватает, зато прям и усерден. Всё у него под рукой. Враз за дело возьмется. Судострой у него без запинки пойдет. И отряд соберет быстрее других. Подравняет, обтешет, под себя подгонит, чтобы не было в пути неожиданностей. Хорошая пара у них с Тырковым получится. Один управщик, другой наторел в особых царских и воеводских поручениях. Потому и зовется письменным головою, что воюет не оружием, а словом».