Уяснив для себя, откуда и кого пошлет на томское городовое ставление, Нечай кликнул наверх подьячего Алешку Шапилова:
— Наказная грамота готова?
— Готова, Нечай Федорович, — Шапилов вынул из-за спины предусмотрительно захваченные листы, — Вот! Осталось имена вписать.
— Тогда слушай. Впишешь Сургутского воеводу Головина — раз, Сургутского же голову Писемского — два.
— Я тако и думал, — не удержал торжествующей радости Шапилов.
— Это почему? — глянул на него исподлобья Нечай.
— Из Сургута посылать удобнее всего. Не из Тары же и не из Тобольского…
— Соображаешь, — похвалил его Нечай. — Ладно, ступай… Нет, погоди. Коли уж ты явился с грамотой, зачти мне ее без отклада. Токмо на голос не бери. Тихо, с расстановкой, дабы я за словами услеживал.
Шапилов послушно откашлялся, принял озабоченный вид и негромко стал вычитывать с листа:
— От царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси и в Сибирь… Здесь я вставляю: в Сургутский город, Федору Васильевичу Головину да голове Гаврилу Писемскому. Тако?
— Тако!
— Чту далее. Бил нам челом Томские земли князек Тоян, что б нашему царьскому величеству его, Тояна, пожаловати, велети ему быти под нашею высокою рукою и велели бы в вотчине его в Томи поставити город, — голос Шапилова понемногу окреп, позвончел. — А место де в Томи угоже и пашенных людей устроити мочно, а ясашных де у него людей триста человек. И как де все ясачные люди придут к нашему царьскому величеству, и ясак учнут платити. А которые де будут около того города наши непослушники и он, Тоян, учнет про них сказывать и приводити под нашу царьскую высокую руку…
— Ишь, задекал! — не удержался от придирки Нечай.
— Что? — обеспокоенно оторвался от листа Шапилов.
— Декаешь, говорю, много. Всё у тебя де да де…
— Виноват. Исправлю.
— То-то. Ну продолжай.
— Продолжаю, Нечай Федорович, — Шапилов заметно сник.
— А до чат де будет от того города ходу десять ден, а до киргизского де князька до Номчи семь ден и людей у него тысяча человек. А до арецкого де князька до Бинея до ближнего кочевья десять ден, а дальнее кочевье четыре недели и людей у него десять тысяч человек. А до телеут де дальнее кочевье пять ден, а князек в Телечах Обак, а людей у него тысяча человек. А до умацкого де князька до Чети дальнее кочевье четырнадцать ден, а людей у него триста человек…
— Стой, — перебил Нечай. — Помнится мне, Тоян называл умака Читеем.
— У меня в записи Четя.
— Смотри, Алешка, кабы не наврать. Бумага серьезная. Как- никак, а мы ею дверь в дальнюю Сибирь делаем.
— Я проверю.
— И Обака проверь. Первый раз я про этих телеутов слышу. Вроде как народ белых калмыков…
— И мне впервой.
— Что там у тебя далее?
— А как де в Томи город станет, — запел Шапилов, — и тех де городков, кочевей и волости все будут под нашею царьскою высокою рукою, и ясак де с них имать мочно…
— Было уже про это. Повторяешься, — опять перебил его Нечай. — Это лучше убрать.
— Уберу, Нечай Федорович… А которые де люди живут по Томской вершине восемь волостей и те де люди учнут в нашу казну давати ясак, да по Томской же де вершине живут двесте человек кузнецов, а делают доспехи и железна стрельные, и котлы да кады дают, а у них де два князька Базарак и Дайдуга. А до мелесцев де до Изсека князька от Томи десять ден. А мы, великий царь, государь и великий князь Борис Федорович всея Русии, челобитье его милостиво выслушали и, пожаловав его своим царьским жалованьем, велели отпустить…
— В Сургут! — подсказал Нечай.
— В Сургут, — послушно повторил Шапилов. — А из Сургута в Томскую волость. А ясаку и с него и с его ясачных людей до нашего указу имати не велели. А как оже даст бог на весну велели есмя в Томской волости у него, у Тояна, поставити город и служилых людей и пашенных крестьян послать велели. И как сея наша грамота придет, а томский князек Тоян в Сургут приедет, и вы бы ево привели к шерти в том, что ему со всеми своими улусными людьми быть под нашею высокою царьскою рукою. А приведчи к шерти и напоя, и накормя, отпустили есте его к себе в Томскую волость, а с ним послали наших служивых людей, сколько будет человек пригож но тамошнему делу. А сказали б есте ему, Тояну, что наше царьское величество пожаловали, в Томской волости город поставить повелели, а ясаку с него и с его ясачных людей до нашего указу имать не велели…
— Опять повторяешься, — горестно вздохнул Нечай. — В другой раз учти.