— Батичку, — с надеждой позвала она. — Ти тут чи ни?
В ответ пугающее безмолвие.
— А ще будь-хто е?[226]
Снова молчание.
— Невже[227] я ув ним склепи одна?
— Одна-а-а… — откликнулись стены.
И правда склеп. Тесный, беспросветный, удушливый.
Даренка ощупала под собою кутник[228]. Соломенная подстилка на нем до того слежалась, что стала похожа на истертую подошву. Стены собраны из обугленных бревен, чтобы тлен их не брал. А может, сруб обожгли после, когда в нем вязни[229]стали сидеть?.. Или вместе с ними…
Даренка отогнала от себя жуткое предположение. Не о том ей надо думать сейчас. Не о том!
Она заставила себя встать и, придерживаясь за осыпающиеся трухой бревна, двинулась от стены к стене. Неожиданно вперилась лицом в холодные железа. Они свисали из-под потолка. Потрогала — цепь. Сверху — кольцо, вмурованное в камень, снизу — деревянные колодки. Значит, страхи ее не напрасны: склеп-то пыточный.
— Ой же ж, мамочки мои! — вырвался из груди скулящий плач. — И що за халепа[230] на мою бидолашнюю голову? Пани скубутся, а нам страждати… Зовсим пропала…
Но плачем делу не поможешь. Кое-как успокоившись, пошла дальше. Вот и дверь. Скобы на ней нет, ухватиться не за что. Слепилась с косяком, не оставив ни щелочки!
Даренка стукнула в тесовую запону. Она отозвалась глухо, будто отсырела. Стукнула сильней, звука не прибавилось. В такую хоть ногами колоти, не то что кулаками…
Отчаявшись достучаться до стражников, Даренка бессильно присела на корточки. Будто в холодную воду, опустила оббитые руки в текучую колоземицу. До нее не сразу дошло, что она сочится из-под двери. А вместе с нею зыбкий, едва различимый свет.
От волнения у Даренки во рту пересохло. Она сунула пальцы под створу. Не лезут. Повела ими в одну, потом в другую сторону. Нашла едва ощутимый выступ. Потянула за него… И произошло чудо: дверь легко отворилась.
Глазам открылся едва различимый спуск. Даренка заглянула туда. Земляные ступени делали крутой поворот. Оттуда и тек тусклый свет. А еще доносились приглушенные голоса.
Даренка их сразу узнала: один тихий, круглый, с жиночьими подголосками — таткин; другой басовитый, рокочущий, как с амвона, — старца Фалалея.
Не помня себя от радости, Даренка бросилась к ним. На повороте не удержалась, упала. Хорошо, задом, а не передом. Так и въехала в нижнюю камору, встрепанная, перепачканная сажей от обугленных стен, не похожая на саму себя. Будто ведьмачка, только без помела. Подхватилась с полу и ну целовать татку:
— Ой ти мий ридненький… батичку… сердцевий ти мий… нещасливий… Як я по тоби стужилась[231], и сказати не можу.
Потом припала к руке старца Фалалея:
— И по тоби стужилась, отче… Ти и справди божий чоловик… Спасиби тоби!
— И тоби спасиби, — Фалалей поцеловал ее в голову, потом поднял с поклона и обнял, как родную, — Велику спробу[232] ти видержала, дочка. Вид отця свого не збочувала[233]. Отак и будь!
На лице его кровянел след кнута. Значит, не остановила старца угроза полусотника, не усмирился он, принял свой крест.
И Даренка примет!
От этой мысли ей стало легко-легко.
— А я схаменулась[234], никого немае, — поглядывая на глиняный светец с кривобокой лучиной, беспечно стала рассказывать она. — Темно, хоч в око стрель![235] Почала шукать, а ви ось де. И свитло у вас. И дихати с чем.
— Це я винний, — опечалился татка. — Прости мене, доненько. Недобачив.
Оказывается, Даренка уже приходила в себя. Морозило ее сильно — зуб на зуб не попадал. Вот татка и отнес ее наверх. Там теплее. Огня зажигать не стал, потому как темничка глухая, дыму выходить из нее некуда. Подождал, пока Даренке не полегчает, и решил потом спуститься к панотцу Фалалею. Дверь притворил, чтобы не потревожить ее балачкою[236], а того не сообразил, что она испугаться может. Вот дурень старый! Сперва делает, а потом думает.
— Ничого, батичку, я не злякалась, — поспешила успокоить его Даренка. — Усе добре пишло. Не кори себе, будь ласка.
— Ну тоди ладно, — повеселел татка. — На ось тоби хлибця, доненько. Иж, щоб сили взялись.
Краюшка была черствая, обкусанная, но Даренке она показалась белым коржем. Ее можно разом сжевать, а можно сосать долго, как цукерку[237].
Даренка решила растянуть удовольствие.
На какое-то время ей показалось, что все страхи миновали.