Это для Даренки все ереси на одно лицо, а татке непременно знать надо, которая из них к чему клонит и откуда взялась. Такой уж он любомудрый.
И поведал ему старец Фалалей о германском монахе Лютере, который отправился в святой город Рим, дабы укрепиться в благочестии, но узрел там осиное гнездо церковных любостяжателей. Грехи они отпускали по бумагам, называемым индульгенциями. И бралась за те бумаги мзда, как за товар на торжищах. Мзда же бралась со священника за ставление и многие другие услуги. Воспечалился Лютер великою печалью, узрев храмы, потерявшие евангельскую чистоту и простоту, распри лжепастырей с королевской властью и народом, царебожие папы, поднявшего себя над решениями собора. И учал Лютер вселюдно доказывать их неистинность и стяжатетьство…
— Як Нил Сорский! — не утерпев, подсказал татка. — Против осифлянив…
— Не зовсим так, — мягко осадил его старец и повел рассказ дальше.
Дабы исправить пороки и укрепить добродетели римско- католической церкви, призвал Лютер запретить продажи индульгенций, подвести папу под собор и жить, во всём опираясь на единую веру, исподаренную небесным милосердием…
Тут татка одобрительно закивал, явно становясь на сторону Лютера. Но не долго длилось его согласие. Услышав, что еще предложил Лютер, он раздосадовано плюнул и перекрестился.
А предложил Лютер отринуть почитание святых, дабы не корыстилась церковь на этом почитании, из семи таинств оставить четыре, убрать из храмов все пышное, отвлекающее от прямого богослужения, а церковь разделить по числу народов и отдать в руки государей этих народов. Мало того, дать право каждому верующему свободно толковать Святое Писание.
— Це як же ж так? — поразился татка. — Без панотцив?
Старец уточнил: без Святого предания. Учение веры и законы Божьи принесли в мир апостолы Спасителя нашего Иисуса Христа. Они передавали их из уст в уста. Храмы прихождения и молитв появились позже. В них и родилось письменное Слово. Так можно ли отрывать Святое Писание от Святого предания, огонь от светильника, а сокровища хранить без сокровищницы? Не задует ли ветер сомнения священное пламя веры? Не станут ли беспризорные сокровища легкой добычей разбойников с большой дороги? Не осквернится ли верующий безверием, если не будет ему никакого призора? Христианин перестанет быть христианином, когда своя справа[242] затемняет ему очи, обращенные к Богу. За для своего личного преуспеяния он готов копаться в Святом писании, подобно свиняке, ищущей желуди плотского ублажения, а не истины. Что выберет он? Ну конечно же то, что оправдывает его деяния. Ведь до чего дошел в своих исправлениях Лютер? — Нарушив обет безбрачия, он женился ни инокине. А это двойной грех, ибо не только себя совратил он, но и девицу, посвятившую себя Господу. Гордыня его обуяла, самоправие и уземленность. Иначе не упал бы он с вершин боголюбия в пропасть богобория…
Серые щеки старца заполыхали праведным гневом, брови вскинулись, нос заострился. Однако не дал он воли своему непомерному голосу, усмирил в себе.
Даренка уже привыкла, что старец Фалалей в делах веры премного сведущ. Но откуда ему знать, каковы они в Риме или в Германии, что именно изрек Лютер против папистов и чем это кончилось? Может статься, сам бывал в тех странах, або из новописанных книг вычитал. Но скорее всего слышал от иноземцев. Нынче, сказывают, от них на Руси отбоя нет.
Впилась Даренка очами в старца, губу от усердия прикусила. Мысли ее перелетели от монаха Лютера к инокине, которую он совратил. Узнать бы, каких она лет? Уж не даренкиных ли? И что ее в монастырь толкнуло — жизнь надсадная или любовь несчастная?.. А тут на ее голову перезрелый монах со своими искушениями. Заморочил голову непорочной деве, аки змей ветхозаветный, вот она и пала. Жаль бедолаху, ой как жалко-то…
Думая о своем, Даренка продолжала внимать старцу. И увиделись ей костры особого церковного суда папистов, зовомого в латинских языцех святой инквизицией, услышались вопли из пыточных застенков доминиканских монахов, главных вершителей римско-католического правосудия. В них перемалывались и сжигались еретики разного толка, колдуны, ведьмы, новые христиане, инако говоря, иудеи, обращенные в христианскую веру, а после обвиненные в тайном молитвенном служении своему богу Иегове. Для чего обращенные? А чтобы отобрать у них нажитые ростами и другими бесчестными способами богатства. Огонь устрашения объял наизнатнейшие города западных стран, вверг многие народы в стон и ужас. Со времен Лютера и его последователя франка Кальвина на костры инквизиции потащили их сторонников, зовомых протестантами и реформатами. А потом устроили Варфоломеевскую ночь — ночь всеобщей расправы и убиения. Не умеющий доказать свою правоту словом и похвальным примером всегда прибегает к насилию.