…Наступил новый, 1919 год. Для советских войск на Южном фронте он начался успешно. 4 января перешли в наступление на центральном участке 8-я и 9-я армии. В первый же день наступления части 9-й армии овладели Борисоглебском и, уничтожив здесь крупную группировку противника, устремились к Новохоперску.
10 января по приказу командования перешла в наступление и 16-я дивизия. Ее полки успешно продвигались в направлении Зубрилов — Ярыженская — Алексиково. Белые отступали, но в районе Преображенской они прорвались в тыл дивизии Миронова. Соседу нужно было помочь.
К вечеру 11 января Тамбовский полк вторично занял хутор Зубрилов и отбросил противника за речку Кордоил. Боем руководил Киквидзе, своим последним боем.
На опаленную сражением землю опустились ранние январские сумерки. Полк расположился на ночлег, выставив сторожевое охранение. Еремин проследил за установкой полевого телефона в избе, предназначенной для начдива, и спросил у Киквидзе, какие будут дальнейшие распоряжения.
— Пока никаких, душа любезный Кириле! — весело ответил Киквидзе.
Он был явно доволен успешным началом наступления и не скрывал этой своей радости.
— Пока никаких, — повторил он. Потом приказал: — Поедешь со мной на рекогносцировку. Вернемся — ужинать будем.
Выехали небольшой группой: Киквидзе, начальник его полевого штаба Григорьев, командир тамбовцев Чистяков, Еремин, как начальник команды связи при начдиве, и три бойца.
Легко цокали копытами по мерзлой, заснеженной земле кони. Ночную тишину изредка лишь нарушали одиночные выстрелы со стороны противника. Ехали молча, только Киквидзе изредка перебрасывался отрывочными фразами с Чистяковым.
— Надо бы поскорее взять Ярыженскую, — донесся до Кирилла голос начдива, — это облегчит положение Миронова.
Когда группа подъехала к мостику на северо-западной окраине Зубрилова, на горке за речкой, возле поворота дороги на хутор Галушкинский, показались зыбкие на фоне густо-лилового неба силуэты трех всадников. Показались и тут же исчезли. Но успел сухо треснуть одиночный выстрел. Киквидзе рухнул головой на гриву лошади.
Чистяков и Еремин первыми, еще ничего не понимая, подскакали к начдиву.
— Васо! — с ужасом заорал Кирилл. Впервые за год он, мгновенно забыв про субординацию, обратился к Киквидзе так, как обращался к нему на правах старого друга только наедине — Васо!
Ответа не последовало.
Еремин и Чистяков осторожно сняли начдива с седла, уложили на брошенную кем-то торопливо наземь бурку. На груди Киквидзе расплывалось темное пятно. Глаза были закрыты. Из горла вырывались клекочущие хрипы. Так, на бурке, Киквидзе и перенесли на перевязочный пункт Тамбовского полка.
Осмотрев рану — тринадцатую по счету! — фельдшер только тяжело вздохнул и горестно покачал головой. Пуля вошла начдиву в грудь на палец выше левого соска и вышла сзади под лопаткой. Губы Василия Исидоровича посинели, иногда слабо шевелились, веки подрагивали, но не раскрывались. Чистяков положил голову Киквидзе себе на колени, да так и просидел с полными слез глазами до утра, словно надеясь услышать из запекшихся губ начдива прощальное слово.
В 7 часов 30 минут утра сердце Василия Исидоровича Киквидзе слабо ударило в последний раз и замерло.
Тело перенесли в штаб Тамбовского полка. Во дворе, по-детски всхлипывая и стирая порой с лица слезы, Кирилл Еремин сколачивал гроб.
Приехал Медведовский. Не снимая шинели, только бросив в сенях шапку, прошел к гробу, сел рядом. Долго смотрел на застывшее, спокойное лицо друга. Последние недели Киквидзе из-за ранения в голову не брился, на щеках и над верхней губой у него успели отрасти темные волосы. Эти непривычные усы и бородка неожиданно омолодили его. Обычно суровое выражение лица растаяло, сразу стало заметно, что Киквидзе всего-навсего неполных двадцать четыре года.
Долго сидел безмолвный Медведовский у гроба начдива. Потом вынул из кармана свою фотографию, написал на ней несколько слов и положил у изголовья. Вслед за ним стали подходить другие командиры, один за другим опускали они в гроб фотокарточки и прощальные записки со словами клятвы: до последней капли крови сражаться за победу революции, за власть Советов, как сражался Киквидзе.
С рассветом полки дивизии возобновили наступление. Бойцы шли вперед яростно, горя жаждой мщения за смерть любимого начдива. Белоказаки были разбиты наголову и отброшены за Хопер, станица Урюпинская — важнейший опорный пункт красновцев — взята.
Пришла телеграмма из Реввоенсовета республики: